06 августа 2015

Люстраторам и люстрируемым

Люстрация, о которой много говорят, явление не уникальное. А судя по тому, как наполняется решениями Единый реестр судебных решений, вполне ожидаемо, что пополнится и практика Европейского суда по правам человека. А таковая уже имеется.
Обратим внимание на некоторые моменты.

Сама по себе люстрация, по мнению Европейского суда, не противоречит Европейской конвенции о защите прав человека и основоположных свобод (дело «Matyjek v Poland», «Chodynicki v Poland»).
Действительно, как признавал в большинстве существующих дел Европейский суд, люстрация служит публичным интересам. Служителей старого режима надо устранять от власти, чтобы исключить возврат этого режима. Вместе с тем, со временем эта опасность естественным путем снижается, а с ней и оправданность люстрации. Поэтому Европейский суд отмечает в решениях, что само по себе участие в коммунистической партии не может оправдывать люстрацию в связи с тем, что прошло слишком много времени («Sidabras and Džiautas v Lithuania»; «Rainys and Gasparavičius v Lithuania»; «Zawisza v Poland»).
Таким образом, аналогичные соображения могут быть применимы и к «коммунистическим» нормам украинской люстрации.
Согласно позиции Европейского суда, люстрация не является формой ответственности, и к ней неприменимы такие принципы, как презумпция невиновности, установление индивидуальной вины, толкование сомнений в пользу «обвиняемого». Европейский суд не признал люстрацию уголовным процессом, а потому специфические уголовно-процессуальные гарантии к ней  посчитал неприменимыми («Zdanoka v Latvia; «Žičkus v Lithuaniа»).
Однако эта позиция суда не достаточно очевидна. Более того, Европейский суд с таким типом люстрации как отечественная, еще не сталкивался. Ведь режим Януковича осуждается как коррупционный, но не тоталитарный и не априори преступный, как коммунистические режимы.
В деле "Turek v Slovakia" Суд подчеркивает, что люстрационные меры могут соответствовать демократическому государству, уважающему принцип верховенства права, при соблюдении нескольких критериев. Во-первых, виновность, являясь индивидуальной, нежели коллективной, должна быть доказана в каждом отдельном случае - это подчеркивает необходимость применения законов о моральном очищении к лицу, а не к коллективу. Во-вторых, должны быть гарантированы право на защиту, презумпция невиновности, пока вина не будет доказана, и право на обжалование в суд. Месть никогда не должна быть целью таких мер, равно как политическое или социальное злоупотребление процессом морального очищения не должно допускаться.
Таким образом, Европейскому суду еще предстоит сформировать практику по вопросу поголовной люстрации всех, кто работал при Януковиче во время всего срока его у власти с неприменением таких принципов, как презумпция невиновности, установление индивидуальной вины.

Европейский Суд по правам человека
Вторая секция
Дело “Сидабрас и Джяутас (Sidabras and Džiautas) против Литвы”
(Жалобы № 55480/00 и 59330/00)
Постановление
Страсбург, 27 июля 2004 г.

Настоящее постановление становится окончательным согласно условиям пункта 2 статьи 44 Конвенции. В текст могут быть внесены редакционные поправки.
В деле “ Сидабрас и Джяутас против Литвы” Европейский Суд по правам человека (Вторая секция), заседая палатой в составе:
Л. Лукадеса (L. Loucaides), Председателя,
Ж.-П. Косты (J.-P. Costa),
К. Бырсана (C. Bîrsan),
К. Юнгверта (K. Jungwiert),
В. Буткевича (V. Butkevich),
В. Томассен (W. Thomassen),
А. Муларони (A. Mularoni), судей,
при секретаре секции С. Долле (S. Dollé), 21 октября 2003 г. и 6 июля 2004 г. провел совещание за закрытыми дверями и 6 июля 2004 г. вынес следующее Постановление:
ПРОЦЕДУРА
1. Дело возбуждено по жалобам (№ 55480/00 и № 59330/00) на Республику Литвы, поданным в Суд двумя гражданами Литвы г-ном Юозасом Сидабрасом (Juozas Sidabras) и г-ном Кястутисом Джяутасом (Kęstutis Džiautas, далее-заявители) соответственно 29 ноября 1999 г. и 5 июля 2000 г. согласно статье 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция).
2. Интересы заявителей представлял г-н Е. Моркунас (E. Morkūnas), адвокат, практикующий в Шяуляе, и г-н В. Баркаускас (V. Barkauskas), адвокат, практикующий в Вильнюсе. Литовское правительство (далее - правительство) было представлено своими уполномоченными лицами г-ном Г. Сведасом (G. Švedas) и г-жой Д. Йочене (D. Jočienė), сотрудниками министерства юстиции.
3. Заявители, в частности, утверждали, что они потеряли работу и их возможности трудоустройства были ограничены в результате применения, в нарушение статей 8, 10 и 14 Конвенции, Закона "Об оценке Комитета государственной безопасности СССР (НКВД, НКГБ, МГБ, КГБ) и нынешней деятельности кадровых сотрудников этой организации".
4. Жалобы были переданы в ведение Третьей секции Суда (пункт 1 правила 52 Регламента Суда). В соответствии с пунктом 1 правила 26 из состава секции для рассмотрения дела была образована Палата (пункт 1 статьи 27 Конвенции). Г-н П. Курис (P. Kūris) - судья, избранный от Литвы, от участия в заседании отказался (правило 28). Правительство соответственно назначило для участия в заседании г-на Ж.-П. Косту, судью, избранного от Франции (пункт 2 статьи 27 Конвенции и пункт 1 правила 29 Регламента).
5. 1 ноября 2001 г. Суд изменил состав секций (пункт 1 правила 25). Дело было передано в ведение Второй секции нового состава (пункт 1 правила 52). В соответствии с пунктом 1 правила 26 из состава секции для рассмотрения дела была образована Палата (пункт 1 статьи 27 Конвенции).
6. Палата решила объединить жалобы заявителей в одно производство (пункт 1 правила 42).
7. Слушание проходило в открытом заседании во Дворце прав человека в Страсбурге 1 июля 2003 г. (пункт 3 правила 59).
В заседании Суда приняли участие:
(а) от правительства
Д. Йочене,                   уполномоченное лицо,
(б) от заявителей
Е. Моркунас,
В. Баркаускас              адвокаты.
Суд заслушал их заявления.
8. Решением от 1 июля 2003 г., принятым после слушаний о приемлемости жалоб и по существу (пункт 3 правила 54), Суд объявил жалобы частично приемлемыми.
9. Заявители и правительство представили письменные объяснения по существу дела (пункт 1 правила 59).
ФАКТЫ
I. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
10. Первый заявитель, г-н Юозас Сидабрас, гражданин Литвы, 1951 г. рождения, проживает в Шяуляе. Второй заявитель, г-н Кястутис Джяутас, гражданин Литвы, 1962 г. рождения, проживает в Вильнюсе.
Сообщенные сторонами факты можно резюмировать следующим образом.
A. Первый заявитель
11. В 1974 г первый заявитель окончил Литовский институт физической культуры по специальности преподаватель физической культуры.
12. В период 1975-1986 гг. первый заявитель являлся сотрудником Комитета государственной безопасности Литовской ССР (далее - КГБ). После провозглашения Литвой независимости в 1990 г. первый заявитель поступил на работу в качестве налогового инспектора в налоговое управление.
13. 31 мая 1999 г. два литовских ведомства, Департамент государственной безопасности Литвы и Центр исследований геноцида и сопротивления литовского народа, приняли совместное решение о том, что первый заявитель подпадает под ограничения, установленные статьей 2 Закона "Об оценке Комитета государственной безопасности СССР (НКВД, НКГБ, МГБ, КГБ) и нынешней деятельности кадровых сотрудников этой организации" (далее – Закон, см. ниже раздел "Соответствующее внутреннее законодательство и практика"). Совместное решение подтвердило, что первый заявитель имеет статус “бывший сотрудник КГБ” (см. пункт 27 ниже). 2 июня 1999 г. первый заявитель был уволен из налогового управления на основании этого решения.
14. Первый заявитель подал административную жалобу на органы безопасности Литвы. По его словам, во время работы в КГБ он занимался исключительно вопросами контрразведки и идеологии и не был причастен к нарушениям этой организацией прав человека. Он заявил, что его увольнение и, как следствие, невозможность найти работу из-за применения к нему статьи 2 вышеуказанного Закона, являются незаконными.
15. 9 сентября 1999 г. Высший административный суд постановил, что решение от 31 мая 1999 г. было обоснованным и что первый заявитель подпадает под ограничения, установленные статьей 2 Закона. В этой связи Суд указал, что на первого заявителя распространяется понятие "бывшего сотрудника КГБ", предусмотренное Законом, поскольку он занимал одну из должностей, приведенных в перечне от 26 января 1999 г.
16. 19 октября 1999 г. Апелляционный суд отклонил жалобу первого заявителя. Суд пришел к выводу, что первый заявитель не занимал в КГБ должность, связанную только с расследованием уголовных преступлений, и поэтому на него не распространяются исключения, предусмотренные статьей 3 Закона.

Б. Второй заявитель
17. Второй заявитель, дипломированный юрист, в 1980-х годах окончил Вильнюсский университет (точная дата не сообщалась).
18. С 11 февраля 1991 г. второй заявитель работал прокурором в Генеральной прокуратуре Литвы. Он расследовал, в частности, дела, связанные с организованной преступностью и коррупцией.
19. 26 мая 1999 г. Департамент государственной безопасности Литвы и Центр исследований геноцида и сопротивления литовского народа приняли совместное решение о том, что в период 1985-1991 гг. второй заявитель являлся сотрудником литовского отделения КГБ, что он имеет статус "бывший сотрудник КГБ", и что в силу этого он подпадает под ограничения в соответствии со статьей 2 Закона. 31 мая 1999 г. на основании указанного решения второй заявитель был уволен из Генеральной прокуратуры.
20. Второй заявитель подал административную жалобу на органы безопасности Литвы и Генеральную прокуратуру. По его словам, в 1985-1990 гг. он всего лишь учился в специальном учебном заведении КГБ в Москве, а в 1990 -1991 гг., работая в КГБ, являлся информатором органов безопасности Литвы, и в силу этого он должен иметь право на применение к нему исключений, предусмотренных статьей 3 Закона. Он заявил, что его увольнение и, как следствие, невозможность найти работу из-за применения к нему вышеуказанного Закона, являются незаконными.
21. 6 августа 1999 г. Высший административный суд удовлетворил жалобу второго заявителя, отменил совместное решение от 26 мая 1999 г. и вынес постановление о восстановлении его на работе. Суд пришел к выводу, что на период учебы второго заявителя в школе КГБ (1985 -1990 гг.) положения Закона не распространяются, что заявитель работал в КГБ в 1990-1991 гг. в течение пяти месяцев, что он не занимал в КГБ должность, связанную с расследованием политических дел, и что, в любом случае, он являлся секретным информатором литовских властей. Суд постановил, что ко второму заявителю могут быть применены исключения, предусмотренные статьей 3 Закона и что, в силу этого, его увольнение является незаконным.
22. По жалобе литовской службы безопасности Апелляционный суд постановлением от 25 октября 1999 г. отменил решение Высшего административного суда от 6 августа 1999 г. Апелляционный суд указал, что, хотя вывод суда первой инстанции о том, что второй заявитель работал в КГБ только пять месяцев был правильным, не было установлено, что, работая там, он был секретным информатором литовских властей. Соответственно, предусмотренные статьей 3 Закона исключения не могут быть применены к нему.
              23. Второй заявитель обжаловал данное постановление. Решением от 28 января 2000 г. председатель Верховного Суда принял жалобу к рассмотрению. Однако, своим окончательным решением от 20 апреля 2000 г. Верховный Суд, заседая в полном составе, отказался рассматривать эту жалобу и прекратил производство по ней в связи с отсутствием полномочий.

II. СООТВЕТСТВУЮЩЕЕ ВНУТРЕННЕЕ ПРАВО И ПРАКТИКА
24. Закон "Об оценке Комитета государственной безопасности СССР (НКВД, НКГБ, МГБ, КГБ) и нынешней деятельности кадровых сотрудников этой организации" (Įstatymas dėl SSRS valstybės saugumo komiteto (NKVD, NKGB, MGB, KGB) vertinimo ir šios organizacijos kadrinių darbuotojų dabartinės veiklos) был принят 16 июля 1998 г. Литовским Сеймом (Парламентом), подписан и обнародован Президентом Литовской Республики. Ниже приводится текст Закона.
Статья 1
Признание Комитета государственной безопасности СССР преступной организацией
 "Комитет государственной безопасности СССР (НКВД, НКГБ, МГБ, КГБ - далее КГБ) признается преступной организацией за совершение военных преступлений, геноцид, репрессии, террор и политические преследования на оккупированной СССР территории Литвы.

Статья 2
Ограничения деятельности кадровых сотрудников КГБ в настоящее время
Бывшие сотрудники КГБ в течение 10 лет с даты вступления настоящего Закона в силу не могут работать в качестве должностных лиц и служащих в органах государственного, местного и военного управления, департаменте государственной безопасности, полиции, прокуратуре, судах, на дипломатической службе, таможнях, системе государственного контроля и в других органах, осуществляющих надзор за деятельностью государственных организаций, в качестве адвокатов и нотариусов, в банках и других кредитных организациях, в стратегических проектах экономического характера, охранных компаниях (структурах) и других, предоставляющих услуги в расследовании преступлений (детективные услуги), в системе связи, учреждениях просвещения в качестве преподавателей, воспитателей или руководителей учебных заведений [;] они также не могут выполнять работу, требующую наличия оружия.
Статья 3
Случаи неприменения ограничений
1. Ограничения, предусмотренные статьей 2, не применяются к бывшим кадровым сотрудникам КГБ, которые во время работы в КГБ занимались только расследованием уголовных дел и которые прекратили свою работу в КГБ не позднее 11 марта 1990 г.
2. Центр исследований геноцида и сопротивления литовского народа и Департамент государственной безопасности Литвы могут [рекомендовать], в форме мотивированного ходатайства, не применять предусмотренные настоящим Законом ограничения по отношению к тем бывшим кадровым сотрудникам КГБ, которые в течение 3 месяцев с даты вступления Закона в силу обратятся в Департамент государственной безопасности Литвы и представят ... всю имеющуюся у них информацию о своей прошлой работе в этой организации и существующих отношениях с бывшими сотрудниками и агентами КГБ. Решение о неприменении ограничений принимается комиссией в составе трех человек, образованной Президентом Республики. Членами этой комиссии не могут являться сотрудники Центра исследований геноцида и сопротивления литовского народа и сотрудники Департамента государственной безопасности Литвы. Положение о комиссии утверждается Президентом Республики.

Статья 4
Порядок применения норм Закона
Порядок применения настоящего Закона определяется [специальным законом].
Статья 5
Вступление в силу настоящего Закона
Настоящий Закон вступает в силу 1 января 1999 г."

25. После рассмотрения Конституционным судом вопроса о соответствии данного Закона Конституции (см. ниже), 5 мая 1999 г. в статью 3 Закона были внесены изменения, согласно которым лица, работавшие в КГБ после 11 марта 1990 г., также могут иметь право на исключения по статье 3 Закона.
26. 16 июля 1998 г. был принят отдельный законодательный акт, касающийся порядка применения Закона, согласно которому Центру исследований геноцида и сопротивления литовского народа и Департаменту государственной безопасности Литвы предоставлено право давать заключение относительно того, является ли то или иное лицо "бывшим кадровым сотрудником КГБ" согласно положениям данного Закона.
27. 26 января 1999 г. правительство утвердило перечень должностей в структурах бывшего КГБ на территории Литвы, который подтверждал, что лица, занимавшие их, относились к категории "бывших кадровых сотрудников КГБ", предусмотренной данным Законом. В перечень было включено 395 должностей.
28. 4 марта 1999 г. Конституционный суд рассмотрел вопрос о соответствии указанного Закона Конституции. Суд, в частности, указал, что Закон принят для осуществления мер по "чистке в целях безопасности " в отношении бывших сотрудников советских органов государственной безопасности, которые считались нелояльными к Литовскому государству. Конституционный суд также постановил, что запрещение бывшим сотрудникам КГБ занимать государственные должности не противоречит Конституции, и что законодательный запрет на осуществление ими определенных видов деятельности в некоторых частных сферах совместим с конституционным принципом свободного выбора профессии, поскольку государство имеет право предъявлять специфические требования к лицам, желающим получить работу в наиболее важных отраслях экономики с тем, чтобы гарантировать должное функционирование системы национальной безопасности, сферы образования и финансов. Конституционный суд также постановил, что предусмотренные Законом ограничения не означают предъявления бывшим сотрудникам КГБ уголовных обвинений.
29. Хотя Закон конкретно не гарантирует право на обращение в суд для обжалования заключений литовских органов безопасности, национальные суды признают, что увольнения с государственной службы на основании этих заключений на практике привели к увеличению количества административных жалоб (и последующих апелляций) в рамках общей судебной процедуры разрешения производственных конфликтов и рассмотрения дел о нарушениях прав граждан органами государственной власти на основании статей 4, 7, 8, 26, 49, 50, 59, 63 и 64 Административного процессуального кодекса, статьи 222 Гражданского кодекса и статьи 336 Гражданского процессуального кодекса (действовавших в соответствующий период).

III. НОРМЫ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА И НЕКОТОРЫХ НАЦИОНАЛЬНЫХ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВ ОТНОСИТЕЛЬНО ОГРАНИЧЕНИЙ НА ТРУДОУСТРОЙСТВО ПО ПОЛИТИЧЕСКИМ МОТИВАМ

30. Во многих посткоммунистических странах введены ограничения, целью которых является контроль за трудовой деятельностью бывших сотрудников госбезопасности и активных сторонников прежних режимов. В этой связи международные организации по защите прав человека в ряде случаев указывали на неправомерность соответствующих норм, когда те не были точными или не соответствовали принципу соразмерности, квалифицируя их как дискриминацию по политическим убеждениям при трудоустройстве или осуществлении профессиональной деятельности (см. ниже). Возможность обращения в суд считается важной гарантией, хотя сама по себе она недостаточна, чтобы компенсировать недостатки законодательства.
31. Пункт 2 статьи 1 Европейской социальной хартии гласит:
«В целях обеспечения эффективного осуществления права на труд Стороны обязуются:
...
2) обеспечить эффективную защиту права работников зарабатывать себе на жизнь свободно выбираемым трудом [.]"
Это положение, дословно сохраненное в пересмотренной Европейской социальной хартии 1996 г. (вступившей в силу в отношении Литвы 1 августа 2001 г.), последовательно трактуется Европейским комитетом по социальным правам (ЕКСП) как норма, устанавливающая право на отсутствие дискриминации в сфере занятости. Гарантия запрета дискриминации следующим образом сформулирована в статье E пересмотренной Европейской социальной хартии:
"Осуществление прав, изложенных в настоящей Хартии, обеспечивается без дискриминации по признаку расы, цвета кожи, пола, языка, религии, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения, здоровья, принадлежности к какому-либо национальному меньшинству, рождения или иным признакам статуса."
В свете указанных положений вопрос об увольнении государственных служащих по причине их прошлой деятельности при тоталитарных режимах рассматривался, по крайней мере, в отношении Германии. В самом последнем исследовании ЕКСП вопроса о соблюдении Германией пункта 2 статьи 1 Европейской социальной хартии (опубликованном в ноябре 2002 г.) он обратил внимание на те положения Договора о воссоединении Германии, которые допускают увольнение государственных служащих на основании того, что они работали в органах государственной безопасности бывшей Германской Демократической Республики. Комитет сформулировал вывод о несоблюдении Германией своих обязательств следующим образом:
"Комитет отмечает отсутствие точного определения видов деятельности, к которым лица могут не допускаться либо в форме отказа в приеме на работу, либо увольнения, на основании их предыдущей политической деятельности или работы в органах бывшей ГДР, имевших отношение к вопросам безопасности ".
Комитет рассмотрел также и вопрос о соответствии этих положений Договора статье 31 Европейской социальной хартии, согласно которой ограничения содержащихся в Хартии прав и обязательств допускаются, если они установлены законом, необходимы в демократическом обществе и преследуют одну из целей, перечисленных в этой статье. Признав, что эти положения Договора предусмотрены законом, как этого требует статья 31, равно как и преследуют одну из целей, перечисленных в ней, а именно защиту национальной безопасности, Комитет, тем не менее, пришел к мнению, что они не были необходимыми, согласно требованию статьи 31, поскольку их применение не ограничивалось работниками сферы обеспечения законности, правопорядка и национальной безопасности и видами деятельности, имеющими отношение к этой области.
ЕКСП проанализировал выполнение Литвой пересмотренной Европейской социальной хартии по состоянию на 28 мая 2004 г. Выводы Комитета будут обнародованы позже.
32. Международная организация труда (МОТ) также приняла ряд международно-правовых актов, имеющих отношение к данному вопросу. Прежде всего таким документом является Конвенция МОТ № 111 "О дискриминации в области труда и занятий" от 1958 г. В своем Общем обзоре за 1996 г. Комитет экспертов по применению конвенций и рекомендаций вновь подтвердил своё прежнее толкование Конвенции МОТ № 111 на примерах, взятых из национальных законодательств. В отношении Германии позиция Комитета изложена следующим образом (пункт 196):
"Комитет не приемлет довод о том, что в случае обвинения того или иного лица в осуществлении политической деятельности в бывшей Германской Демократической Республике, чем больше было связано это лицо с несправедливым режимом в силу занимаемой должности, тем большую вину он несет, и тем менее целесообразна его работа в сегодняшней администрации".
Вместе с тем, позднее Комитет выразил своё удовлетворение соблюдением немецкими судами принципа соразмерности в судебных делах по искам госслужащих в связи с увольнением (см. пункт 3 Отдельного заключения по Германии в отношении выполнения Конвенции № 111 в 2000 г.).
В докладе Комитета за 1996 г. приведены данные о наличии такого рода положений также и в национальных законодательствах ряда других европейских стран.
В Болгарии, в соответствии с разделом 9 ("Предварительные и заключительные положения") Закона 1992 г. "О банковской и кредитной деятельности", из работы в банковской сфере исключались лица, занимавшие определенные должности при прежнем режиме. В 1992 г. Конституционный суд Болгарии постановил, что данная норма является нарушением Конституции, а также Конвенции МОТ № 111.
В 1991 г. в бывшей Чехословакии был принят Закон о люстрации, запрещавший лицам, занимавшим определенные должности при прежнем режиме, работать на государственной службе, а также в некоторых сферах частного сектора. В 1996 г. Конституционный суд Словакии признал этот закон неконституционным, а затем и несовместимым с Конвенцией МОТ № 111. Однако закон продолжал действовать в Чешской Республике, и Комитет экспертов по применению конвенций и рекомендаций призвал чешские власти к должному соблюдению принципа соразмерности при его применении.
В Латвии Закон о государственной гражданской службе 2000 г. и Закон о полиции 1999 г. запретили прием на работу лиц, работавших в советских органах госбезопасности или сотрудничавших с ними. В 2003 г. Комитет экспертов по применению конвенций и рекомендаций следующим образом выразил свою озабоченность содержанием этих правовых документов:
    "6. Комитет отмечает, что к определенной работе могут быть предъявлены требования политического характера, однако, для того чтобы гарантировать, что эти требования не вступают в противоречие с Конвенцией МОТ, они должны быть связаны с характером конкретной работы и должны быть соразмерны ее содержанию. В этой связи Комитет обращает внимание на то, что вышеупомянутые ограничения, установленные рассматриваемыми правовыми актами, применяются в общем ко всей государственной службе и полиции, а не к конкретным работам, функциям или задачам. Комитет выражает озабоченность тем, что эти нормы, как представляется, выходят за рамки оправданных ограничений в отношении определенных видов работ, основанных на специфических требований таковых, как это предусмотрено пунктом 2 статьи 1 Конвенции. Комитет напоминает, что для того, чтобы принимаемые меры не считались дискриминацией согласно статье 4 Конвенции, они должны быть направлены против лиц, в отношении которых имеются обоснованные подозрения или доказательства причастности к деятельности, подрывающей безопасность государства. Статья 4 Конвенции не исключает из понятия "дискриминация" меры, принимаемые в отношении лица на основании его принадлежности к конкретной группе или общине. Комитет также обращает внимание на то, что в случаях, когда то или иное лицо может обоснованно подозреваться в деятельности, подрывающей безопасность государства, или доказано, что оно занимается такой деятельностью, это лицо должно иметь право обращения с жалобой в компетентный орган в соответствии с национальной практикой.
7. В свете вышеизложенного Комитет считает, что ограничения для кандидатов на государственные должности и на работу в полиции не имеют достаточно четкого определения и границ, чтобы гарантировать, что они не станут основой для дискриминации по политическим убеждениям в сфере труда и профессиональных занятий ... "

ПРАВО
I. ЗАЯВЛЕННОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 8 КОНВЕНЦИИ, ВЗЯТОЙ ОТДЕЛЬНО И В СОЧЕТАНИИ СО СТАТЬЕЙ 14

33. Заявители утверждают, что существующий согласно статье 2 Закона запрет на их трудоустройство в ряде сфер частного сектора является нарушением статьи 8 Конвенции, взятой отдельно и в сочетании со статьей 14 Конвенции.
Статья 8 Конвенции предусматривает:
"1. Каждый имеет право на уважение его личной и семейной жизни, его жилища и его корреспонденции.
2. Не допускается вмешательство со стороны публичных властей в осуществление этого права, за исключением случаев, когда такое вмешательство предусмотрено законом и необходимо в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, экономического благосостояния страны, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности или защиты прав и свобод других лиц".
Статья 14 Конвенции гласит:
"Пользование правами и свободами, признанными в настоящей Конвенции, должно быть обеспечено без какой бы то ни было дискриминации по признаку пола, расы, цвета кожи, языка, религии, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения, принадлежности к национальным меньшинствам, имущественного положения, рождения или по любым иным признакам".

34. Правительство заявляет, что статья 8 неприменима в настоящем деле, поскольку она не гарантирует право на сохранение работы и на выбор профессии. Правительство также утверждает, что применение Закона по отношению к заявителям в любом случае преследовало законную цель защиты национальной безопасности, и что он необходим в демократическом обществе. Как считает правительство, Закон является не более чем оправданной люстрационной мерой в целях безопасности, призванной не допустить бывших сотрудников иностранной секретной службы к работе не только в государственных органах, но и в других сферах, важных с точки зрения безопасности государства. Закон не устанавливает коллективную ответственность всех без исключения бывших сотрудников КГБ. Он предусматривает индивидуальный подход к ограничениям возможностей их трудоустройства. Именно для этого был составлен перечень должностей в бывшем КГБ, который является основанием для применения ограничений по статье 2 Закона (см. пункт 27 выше). Тот факт, что заявители не имели права ни на одно из исключений, предусмотренных статьей 3 Закона, свидетельствует о существовании обоснованного подозрения в отсутствии у них лояльности по отношению к Литовскому государству. Учитывая, что Закон затронул не всех бывших сотрудников КГБ, статья 14 Конвенции в данном деле неприменима. Соответственно, отсутствует и нарушение статьи 8 Конвенции, как взятой отдельно, так и в сочетании со статьей 14.
35. Заявители не согласны с этим утверждением правительства. Их жалобы касались, в частности, того факта, что их лишили возможности трудоустройства в ряде сфер частного сектора до 2009 г. по причине их статуса "бывших сотрудников КГБ". Заявители утверждали, что Закон не дает им возможности представить свои доводы о своей прошлой работе для оценки и установления их лояльности в отношении государства, и, тем самым, избежать применения ограничений на их трудовую деятельность, предусмотренных статьей 3 Закона. Первый заявитель, в частности, подчеркнул, что он ушел из КГБ в 1986 г., а второй заявитель - в 1990 г., то есть, соответственно, за 13 и 9 лет до вступления Закона в силу. Кроме того, первый заявитель утверждал, что после ухода из КГБ он активно участвовал в деятельности, способствующей обретению Литвой независимости. Второй заявитель, со своей стороны, подчеркнул, что он был награжден за свою работу прокурора по расследованию правонарушений, в том числе преступлений против государства. Однако ни одно из этих обстоятельств не рассмотрено национальными судами, наложившими ограничения на дальнейшую трудовую деятельность заявителей исключительно из-за их прошлой работы в КГБ. И, наконец, заявители утверждали, что вследствие негативной известности, которую они получили в связи с принятием "Закона о КГБ" и его применением по отношению к ним, они постоянно сталкиваются с проблемами из- за их прошлой работы.

1. Предмет жалоб заявителей в данной части дела
36. Суд обращает внимание на то, что эта часть жалоб заявителей не касается их увольнения с прежнего места работы в качестве налогового инспектора и прокурора соответственно. Кроме того, эта часть их жалоб не связана с невозможностью найти работу на государственной службе. Жалобы заявителей по статье 8 Конвенции, как взятой отдельно, так и в сочетании со статьей 14, касаются исключительно наложенного на них до 2009 г. запрета на поступление на работу в ряд сфер частного сектора. Данный запрет, вступивший в силу с 1999 г. в соответствии со статьей 2 Закона, относится к следующим видам работы в частном секторе: “в качестве адвокатов и нотариусов, в банках и других кредитных организациях, в стратегических проектах экономического характера, охранных компаниях (структурах) и других, предоставляющих услуги в расследовании преступлений (детективные услуги), в системе связи, учреждениях просвещения в качестве преподавателей, воспитателей или руководителей учебных заведений [;] они также не могут выполнять работу, требующую наличия оружия."
37. Эта часть жалоб заявителей связана с тем, что ограничения на трудовую деятельность были наложены на них по причине их прошлой работы в КГБ. По существу они считают, что это является дискриминацией. Поэтому Суд сначала рассмотрит жалобы заявителей по статье 14 Конвенции в сочетании со статьей 8, а затем по статье 8, взятой отдельно.

2. Применимость статьи 14
38. Суд напоминает, что статья 14 Конвенции защищает лиц, находящихся в одинаковом положении, от необоснованных различий в обращении с ними при осуществлении ими прав и свобод, признанных в Конвенции. Данная статья не действует самостоятельно, а только в связи с осуществлением прав и свобод, гарантированных другими материальными нормами Конвенции и Протоколов к ней. Применение статьи 14, однако, не предполагает обязательного наличия нарушения одной или нескольких статей Конвенции, и в этом смысле статья 14 является автономной. Для применение статьи 14 достаточно, чтобы обстоятельства дела затрагивали другую материально-правовую статью Конвенции или Протоколов к ней (см., mutatis mutandis , дело Inze v. Austria, постановление от 28 октября 1987 г., Серия А № 126, § 36).
39. Поэтому, чтобы принять решение о применимости статьи 14 к настоящему делу, Суд сначала должен установить, имели ли место различия в обращении по отношению к заявителям, и, если это так, то относятся ли обстоятельства дела к сфере действия статьи 8 Конвенции.

(a) Имели ли место различия в обращении
40. По мнению правительства, тот факт, что в прошлом заявители работали в КГБ, не может быть основанием для их жалоб по статье 14, поскольку Закон установил ограничения в отношении не всех бывших сотрудников КГБ. Правительство указало, что причиной ограничений на трудовую деятельность заявителей в соответствии с Законом является отсутствие у них лояльности к государству. Суд отмечает, что Закон действительно ограничил возможности трудоустройства не для всех без исключения бывших сотрудников советских органов государственной безопасности. Во-первых, статус "бывший сотрудник КГБ" получили только лица, занимавшие должности, указанные в перечне должностей от 26 января 1999 г. (см. пункт 27. выше). Во-вторых, даже лица, имеющие этот статус, могут воспользоваться исключениями, предусмотренными статьей 3 Закона, если во время работы в КГБ они занимались расследованием только уголовных, а не политических дел (см. пункт 24 выше). В-третьих, существовала возможность в течение трех месяцев после вступления Закона в силу 1 января 1999 г. обращаться с просьбой об отмене любых примененных ограничений в специальную президентскую комиссию, которая обладала таким правом (см. пункт 24 выше). И, наконец, оспариваемые результаты разбирательств в национальных судах по настоящему делу свидетельствуют о том, что суды исследовали вопрос о том, были ли заявители секретными информаторами литовских властей сразу же после провозглашения Литвой независимости в 1990 г., как возможное основание для снятия с них ограничений на трудовую деятельность (см. пункт 22 выше).
41. Тем не менее, остается фактом, что с заявителями обращались иначе, чем с другими гражданами Литвы, которые ранее не работали на КГБ и в силу этого не подвергались ограничениям в отношении выбора для себя сферы профессиональной деятельности. Кроме того, довод правительства о том, что целью Закона являлось регулирование возможностей трудоустройства лиц по признаку лояльности или нелояльности к государству, свидетельствует, что в этом отношении между заявителями и другими лицами также существовали различия в обращении. Эти различия являются для Суда достаточным доводом в настоящем деле с точки зрения требований статьи 14.

(б) Относятся ли к сфере действия статьи 8 обстоятельства, являющиеся предметом жалобы
42. Остается проанализировать, является ли невозможность трудоустройства заявителей на ряд работ в частном секторе вследствие запрета по статье 2 Закона посягательством на их "личную жизнь", защищаемую статьей 8 Конвенции.
43. Суд в ряде дел указывал, что понятие "личная жизнь" является широким термином, для которого невозможно исчерпывающее определение (см. в качестве недавнего примера дело Peck v. the United Kingdom, № 44647/98, § 57). Тем не менее, отмечалось, что статья 8 защищает моральную и физическую стороны жизни человека (см. судебное решение от 26 марта 1985 г. по делу "X и У против Нидерландов" (X and Y v. the Netherlands), Серии А № 91, §§ 22-27), включая право на частную жизнь без нежелательного вмешательства. Эта статья также гарантирует человеку сферу, в рамках которой он или она могут свободно развиваться и реализовывать себя как личности (см. дело Brüggeman and Scheuten v. German, № 6959/75, отчет Комиссии от 12 июля 1977 г., Решения и отчеты (DR) 10, с. 115, § 55).
44. В деле Niemietz v. Germany Суд следующим образом высказался относительно понятия "личная жизнь" (постановление от 16 декабря 1992 г., Серия А № 251 B, § 29):
"Было бы слишком строго ограничить это понятие неким «узким кругом», в рамках которого каждый может жить своей собственной личной жизнью по своему усмотрению, и полностью исключить из него внешний мир. Уважение личной жизни должно также включать до некоторой степени право устанавливать и развивать отношения с другими людьми. Более того, кажется, нет принципиальных оснований, чтобы такое понимание "личной жизни" исключало деятельность профессионального и делового характера; именно в своей работе большинство людей имеют значительное, если не наибольшее, количество шансов развивать отношения с внешним миром. Эта точка зрения подтверждается тем фактом что ... не всегда возможно четко разграничить, какая деятельность человека составляет часть его профессиональной или деловой жизни, и какая таковой не является. Так, особенно в случае с лицом свободной профессии, работа может стать неотъемлемой частью жизни человека до такой степени, что становится невозможным определить, в качестве кого он действует в конкретный момент времени".
45. В недавнем деле Smirnova v. Russia Суд исследовал вопрос о том, как повлияло на личную жизнь заявительницы изъятие у неё властями официального документа (внутреннего паспорта), хотя сама она конкретно не заявляла об этом как о нарушении ее права. Суд постановил, что одно лишь отсутствие паспорта в целом причиняло ей множество каждодневных неудобств, поскольку паспорт был необходим заявительнице в таких обычных ситуациях как обмен валюты или покупка билетов на поезд. Также было отмечено, в частности, что паспорт был необходим ей и для более жизненно важных случаев, например, при трудоустройстве и получении медицинского обслуживания. Суд постановил, что изъятие у заявительницы паспорта в деле Smirnova представляло собой продолжительное вмешательство в её "личную жизнь". (№ 46133/99 и № 48183/99, § 96-97, ЕСHR 2003 г.).
46. Суд также указывал, что вопрос доступа к государственной службе сам по себе не может быть основанием для жалоб на нарушение Конвенции (см. дело Glasenapp and Kosiek v. Germany, постановление от 28 августа 1986 г., Серия А № 104, § 49 и № 105, § 35). Этот принцип вновь был подтвержден в деле Vogt v. Germany, постановление от 26 сентября 1995 г. (Серия A № 323, §§ 43-44). В деле Thlimmenos v. Greece, постановление от 29 марта 2001 г. ([GC], № 34369/97, ЕСHR 2000-IV), где заявителю было отказано в должности бухгалтера в связи с его прошлой судимостью, Суд также заявил, что право на выбор определенной профессии, как таковое, Конвенцией не гарантировано (№ 34369/97, § 41, ЕСHR 200-IV).
47. Вместе с тем, учитывая принципы, преобладающие сейчас в демократических государствах, Суд считает, что широкий запрет на работу в частном секторе все же затрагивает сферу “личной жизни”. В этом отношении Суд придает особый вес пункту 2 статьи 1 Европейской социальной хартии и его толкованию Европейским комитетом по социальным правам (см. пункт 31 выше), равно как и документам Международной организации труда (см. пункт 32 выше). Суд также напоминает, что не существует никакой жесткой границы между сферой социально–экономических прав и той областью, на которую распространяется Конвенция (см. дело Airey v. Ireland, постановление от 9 октября 1979 г., Серия А № 32, § 26).
48. Возвращаясь к обстоятельствам настоящего дела, Суд обращает внимание на то, что в результате применения по отношению к заявителям статьи 2 Закона в период с 1999 г. по 2009 г. им запрещено заниматься профессиональной деятельностью в ряде сфер частного сектора в связи с их статусом "бывших сотрудников КГБ" (см. пункт 27 выше). Можно признать, что данный запрет не затронул возможностей заявителей заниматься определенными видами профессиональной деятельности. Однако он в значительной степени повлиял на их возможности развивать отношения с внешним миром, а также создал им серьезные трудности в отношении возможностей зарабатывать на жизнь и, тем самым, имел очевидные отрицательные последствия для осуществления права на личную жизнь.
49. Суд также обращает внимание на доводы заявителей о том, что вследствие негативной известности, которую они получили в связи с принятием "Закона о КГБ" и его применением по отношению к ним, они постоянно сталкиваются с проблемами из-за их прошлой работы. Суд признает, что заявители продолжают жить и работать со статусом "бывших сотрудников КГБ", и что этот факт, сам по себе, можно рассматривать в качестве препятствия к установлению ими контактов с внешним миром, как в вопросах трудовой деятельности, так и других, а также то, что эта ситуация, несомненно, сказывается не только на их репутации, но и на осуществлении ими права на "личную жизнь". Суд согласен с тем, что статья 8 не может быть основанием для жалоб на потерю репутации, являющуюся результатом предсказуемых последствий собственных действий лица, например, совершения уголовного преступления. Однако, учитывая длительный период времени, истекший между развалом Советского Союза (с последующими политическими переменами в Литве) и вступлением в 1999 г. в силу оспариваемого Закона, разумно предположить, что заявители не могли предвидеть последствий, которые будет иметь для них работа в органах государственной безопасности. Во всяком случае, настоящее дело имеет большее значение для заявителей, чем защита своего доброго имени. В глазах общественности они представлены как лица, в прошлом связанные с репрессивным режимом. Таким образом, Суд считает, учитывая также широкий спектр ограничений на трудовую деятельность, которым были подвергнуты заявители, что возможный ущерб для их нормальной личной жизни должен считаться существенным фактором при определении того, попадают ли обжалуемые ими обстоятельства в сферу действия статьи 8 Конвенции.
50. В свете вышеизложенного, Суд считает, что оспариваемый запрет в существенной степени повлиял на возможности заявителей работать в различных сферах профессиональной деятельности и, как следствие, на осуществление права заявителей на уважение их "личной жизни", предусмотренного статьей 8. Из этого следует, что статья 14 Конвенции применима в обстоятельствах настоящего дела в сочетании со статьей 8.

3. Соблюдение статьи 14
51. Согласно практике Суда, различие в обращении считается дискриминационным, если оно не имеет "объективного и разумного обоснования", то есть если оно не преследует "законную цель" или если отсутствует "разумная соразмерность между применяемыми мерами и преследуемой целью" (см. вышеупомянутое постановление по делу Inze, § 41).
52. Суд считает что, в принципе, государство обладает законным правом регулировать условия приема на государственную службу, а также на работу в частный сектор. В этой связи Суд вновь отмечает, что Конвенция не гарантирует право доступа к конкретному виду деятельности (см., mutatis mutandis, дело Vogt v. Germany, постановление от 26 сентября 1995 г., Серия А № 323, § 43, а также вышеупомянутое дело Thlimmenos, ibid.). В своих недавних решениях по делам Volkmer и Petersen в отношении Германии Суд в контексте статьи 10 Конвенции также постановил, что демократическое государство обладает законным правом требовать от государственных служащих лояльности по отношению к конституционным принципам, на которых основано общество (№ 39799/98 и № 39793/98 от 22 ноября 2001 г.).
53. Суд принял к сведению решение Конституционного суда Литвы от 4 марта 1999 г., в котором указано, что Закон, ограничивающий перспективы трудоустройства бывших сотрудников КГБ, преследовал цель гарантировать должное функционирование системы национальной безопасности, сферы просвещения и финансов (см. пункт 28 выше). В качестве обоснования этого запрета государство-ответчик в Суде указало на то, что причиной введения Законом ограничений на трудовую деятельность является не факт прошлой работы заявителей в КГБ, как таковой, а отсутствие у них лояльности к государству, о чем свидетельствует их работа в КГБ.
54. В этой связи Суд должен учитывать опыт Литвы в период советского правления, которое завершилось провозглашением ее независимости в 1990 г. Заявители не оспаривают, что деятельность КГБ противоречила принципам, гарантированным Конституцией Литвы и, конечно, Конвенцией. Литва стремится избежать повторения своего прошлого опыта, создавая свое государство исходя, inter alia , из убеждения, что оно должно представлять собой демократию, способную защитить себя. В связи с этим необходимо также отметить, что в ряде Высоких Договаривающихся Сторон, успешно покончивших с тоталитарными режимами, были приняты правовые акты, аналогичные литовскому Закону 1999 г., которые ограничили возможности трудоустройства бывших сотрудников органов госбезопасности или активных сторонников прежнего режима (см. пункты 30-32 выше).
55. С учетом вышеуказанных соображений Суд признает, что ограничение, согласно Закону, возможностей трудоустройства заявителей и, следовательно, имевшие место различия в обращении по отношению к ним, преследовали правомерные цели защиты национальной безопасности, общественного порядка, экономического благосостояния страны, а также прав и свобод других лиц (см., mutatis mutandis, дело Rekvényi v. Hungary, [GC], № 25390/94, § 41, ЕСHR, 1999-III).
56. Остается установить, является ли оспариваемое особое обращение мерой, соразмерной преследуемым целям. Основной довод заявителей в Суде состоит в том, что ни Закон, ни разбирательства их дел в национальных судах не установили их нелояльности по отношению к Литовскому государству. Заявители утверждают, что подход к применению оспариваемых ограничений не был конкретным и что они наказаны исключительно из-за своего статуса "бывших сотрудников КГБ" без какого бы то ни было учета конкретных обстоятельств их дел. Суд, однако, по причинам, которые будут изложены ниже, не видит необходимости отвечать на вопрос, была ли у заявителей возможность доказать свою лояльность по отношению к государству или была доказана их нелояльность.
57. Даже если предположить, что отсутствие у заявителей лояльности к государству не оспаривалось, следует отметить, что возможности их трудоустройства были ограничены не только в отношении государственной службы, но также и в отношении ряда сфер частного сектора. Суд вновь подчеркивает, что требование лояльности к государству – важное условие для работы в государственных структурах, несущих ответственность за защиту и обеспечение интересов общества в целом. Однако это требование не является неизбежным в отношении работы в частных компаниях. И хотя экономическая деятельность участников частного сектора, безусловно, влияет на функционирование государства и вносит в него свой вклад, они не являются носителями суверенных полномочий, которыми наделено государство. Более того, частные компании могут на законных основаниях преследовать цели, особенно в финансовой и экономической сферах, конкурирующие с целями, установленными для органов государственной власти или для государственных компаний.
58. По мнению Суда, ограничения, установленные государством в отношении возможностей трудоустройства граждан в частные компании по признаку отсутствия у них лояльности к государству, с точки зрения Конвенции, не могут обосновываться так же, как обосновываются ограничения доступа на государственную службу, независимо от того, сколь важной является та или иная частная компания в плане экономических и политических интересов государства или интересов его безопасности.
59. Кроме того, при рассмотрении вопроса о соразмерности оспариваемых мер Суд не может не обратить внимание на нечеткость Закона, с одной стороны, в отношении вопроса об отсутствии у заявителей лояльности к государству (предполагается ли ее отсутствие по причине их прошлой работы в КГБ, или оно должным образом доказывается фактами), и, с другой стороны, в отношении необходимости применения ограничений к работе в ряде сфер частного сектора. В частности, статья 2 Закона очень кратко перечисляет те сферы частного сектора, из которых должны быть исключены заявители как лица, нелояльные к государству (см. пункты 24 и 40 выше), однако, кроме указаний на "адвокатов" и "нотариусов" Закон не определяет конкретных видов работ, функций или задач, которыми заявителям запрещено заниматься. В результате невозможно установить какую-то разумную связь между запрещенными видами работ и правомерными целями, которые преследуются запретом на эти виды работ. Суд считает, что в подобной законодательной схеме отсутствуют необходимые гарантии недопущения дискриминации, равно как и гарантии надлежащего судебного контроля за применением таких ограничений (см., inter alia, приведенные в пункте 32 выше выводы Комитета экспертов по применению конвенций и рекомендаций Международной организации труда в отношении условий доступа к государственной службе, установленных аналогичным законодательством Латвии).
 60. В заключение Суд обращает внимание на то, что данный Закон вступил в силу в 1999 г., то есть, почти через десять лет после провозглашения Литвой независимости 11 марта 1990 г. В результате, ограничения на профессиональную деятельность заявителей были введены, соответственно, через 13 лет и 9 лет после их ухода из КГБ. Этот фактор запоздалого принятия Закона, не будучи решающим сам по себе, может, тем не менее, иметь определенное значение для общей оценки соразмерности принятых мер преследуемым целям.
61. С учетом изложенных выше соображений Суд считает, что запрет на работу заявителей в ряде сфер частного сектора на основании статьи 2 Закона является несоразмерной мерой, даже с учетом законности целей, преследуемых запретом.
62. Таким образом, имело место нарушение статьи 14 Конвенции в сочетании со статьей 8.

4. Жалобы заявителей по статье 8, взятой отдельно.
63. Суд считает, что поскольку установлено нарушение статьи 14 Конвенции в сочетании со статьей 8, нет необходимости рассматривать также вопрос о том, имело ли место нарушение статьи 8, взятой отдельно.

II. ЗАЯВЛЕННОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 10 КОНВЕНЦИИ, ВЗЯТОЙ ОТДЕЛЬНО И В СОЧЕТАНИИ СО СТАТЬЕЙ 14
64. Заявители указали в жалобах, что их увольнение с работы в государственных структурах, равно как и другие ограничения в вопросах их трудоустройства, явились нарушением статьи 10 Конвенции в сочетании со статьей 14.

Статья 10 Конвенции предусматривает:
"1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей и независимо от государственных границ. Настоящая статья не препятствует государствам осуществлять лицензирование радиовещательных, телевизионных или кинематографических предприятий.
2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков и преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия".

65. Правительство считает, что статья 10 неприменима в настоящем деле, и что применение Закона в отношении заявителей в любом случае преследовало правомерную цель защиты национальной безопасности и было необходимо в демократическом обществе ввиду отсутствия у заявителей лояльности по отношению к государству. Заявители не были наказаны за свои взгляды, ни за те, которых они придерживаются сегодня, ни за те, которые у них могли быть в прошлом. Закон не устанавливает коллективную ответственность всех без исключения бывших сотрудников КГБ. Тот факт, что заявители не смогли воспользоваться ни одним из исключений, предусмотренных статьей 3 Закона, свидетельствует о наличии обоснованного подозрения в отсутствии у них лояльности по отношению к Литовскому государству. Соответственно, не было нарушения статьи 10 Конвенции, как взятой отдельно, так и в сочетании со статьей 14.
66. Заявители не согласились с этим утверждением правительства. Они, в частности, указали, что потеряли работу и были лишены возможности найти себе подходящее занятие по причине их прошлых взглядов, отражением которых считалась их работа в КГБ. Их личная лояльность к Литовскому государству никогда не подвергалась сомнению во время разбирательств в национальных судах. Кроме того, у них не было возможности представить в литовских судах доводы в подтверждение своей лояльности. Закон огульно наказывает всех бывших сотрудников КГБ независимо от того, чем конкретно каждый из них занимался в прошлом. В сложившейся ситуации их увольнение с работы несоразмерно с достижением общественных целей, которые могли преследоваться Законом. На протяжении всего периода работы в качестве, соответственно, налогового инспектора и прокурора, они были преданы идее независимости Литвы и демократическим принципам, провозглашенным в Конституции страны. В силу этого заявители считают, что их увольнение с работы, а также запрет на их трудоустройство в государственных ведомствах и в ряде частных структур является нарушением статьи 10 и статьи 14 Конвенции.
67. Таким образом, вопрос применимости статьи 10 Конвенции к настоящему делу является предметом разногласий между сторонами. В этой связи Суд напоминает, что вопрос доступа к государственной службе, сам по себе, не может быть основанием для жалоб на нарушение Конвенция (см. упомянутое выше постановление по делу Glasenapp and Kosiek v. Germany, § 49 и § 35; этот принцип также подтвержден в вышеуказанном постановлении по делу Vogt v. Germany, §§ 43-44). В упомянутом выше постановлении по делу Thlimmenos v. Greece, где заявителю было отказано в должности бухгалтера в связи с его прошлой судимостью, Суд также заявил, что право на выбор определенной профессии, как таковое, Конвенцией не гарантировано (loc.cit., § 41).
68. Признавая, что Суд уже приходил к выводу, что увольнение государственного служащего или должностного лица по политическим мотивам может явиться основанием для жалоб на нарушение статьи 10 Конвенции (см. вышеупомянутые постановления по делу Vogt, а также Volkmer и Petersen, ibid.), Суд, однако, обращает внимание на то, что в этих делах ограничения на трудоустройство заявителей были связаны конкретно с их деятельностью как членов коммунистической партии Западной Германии (Vogt) или лиц, сотрудничавших с режимом в бывшей Германской Демократической Республике (Volkmer и Petersen).
69. В настоящем же деле оба заявителя подверглись ограничениям на трудовую деятельность не в результате обычного судебного разбирательства в рамках трудового законодательства, а вследствие применения к ним специального внутреннего законодательного акта, вводящего люстрационные меры в связи с их прошлой работой в КГБ. С учетом содержания решений национальных судов по делам заявителей представляется, что национальные суды были озабочены исключительно установлением характера прошлой работы заявителей в КГБ, а не определением обстоятельств каждого конкретного дела, например, того, каких взглядов заявители придерживались или какие мнения они высказывали во время и после их работы в КГБ.
70. Кроме того, в вышеупомянутых делах против Германии факт вмешательства властей в право, гарантированное статьей 10 Конвенции, был установлен Судом на основании того, что заявители были уволены с преподавательской работы, то есть с работы, которая, по своей сути, связана с ежедневным распространением идей и информации. Суд не убежден в том, что в настоящем деле увольнение заявителей с их прежней работы (в качестве, соответственно, налогового инспектора и прокурора) или невозможность их трудоустройства по специальности (в качестве, соответственно, преподавателя физкультуры и юриста) равносильно ограничению их возможности выражать свои мнения и взгляды в той же степени, как это имело место в вышеупомянутых судебных делах против Германии.
71. Поэтому Суд считает, что применение к заявителям ограничений на трудовую деятельность в соответствии с Законом не затрагивает их право свободно выражать своё мнение. Из этого следует, что статья 10 Конвенции в настоящем деле не применима.
72. Поскольку жалобы заявителей в этой части имеют отношение к статье 14 Конвенции, Суд напоминает, статья 14 не действует самостоятельно, а только в связи с осуществлением прав и свобод, гарантированных другими материальными нормами Конвенции и Протоколов к ней. Применение статьи 14, однако, не предполагает обязательного наличия нарушения одной или нескольких статей Конвенции, и в этом смысле статья 14 является автономной. Для применение статьи 14 достаточно, чтобы обстоятельства дела затрагивали другую материально-правовую статью Конвенции или Протоколов к ней (см. вышеупомянутое дело Thlimmenos, ibid.). Поскольку Суд пришел к выводу, что статья 10 в настоящем деле не применима, не существует также и основания для применения статьи 14 в связи с жалобой заявителей на нарушение статьи 10.
73. Таким образом, не было нарушения статьи 10 Конвенции, взятой отдельно и в сочетании со статьей 14.

III. ПРИМЕНЕНИЕ СТАТЬИ 41 КОНВЕНЦИИ
74. Статья 41 Конвенции предусматривает:
"Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне".

A. Ущерб
75. Первый заявитель предъявил требование о возмещении ему материального ущерба в размере 257154 литовских литов (около
74365 евро), причиненного ему в результате ограничений на его трудовую деятельность согласно Закону. Он также потребовал 500.000 литовских литов (144.592 евро) в качестве компенсации морального вреда.
76. Второй заявитель предъявил требование о возмещении ему 201.508,54 литовских литов (58.273 евро) в качестве возмещения материального ущерба и 75.000 литовских литов (21.689 евро) - в качестве компенсации морального вреда.
77. Правительство считает эти требования чрезмерными.
  78. Суд напоминает, что было установлено нарушение статьи 14 Конвенции в сочетании со статьей 8 в результате примененных к заявителям в соответствии с Законом ограничений на трудовую деятельность. Суд считает, что в этой связи заявителям мог быть причинен определенный материальный ущерб и моральный вред. Учитывая требование справедливости, Суд присуждает в этой части каждому из заявителей по 7000 евро.

Б. Судебные издержки и расходы
79. Первый заявитель предъявил требование о выплате ему 40.000 литов (11.567 евро) в качестве возмещения судебных издержек и расходов, понесенных в связи с разбирательством его дела в органах Конвенции. Второй заявитель предъявил аналогичное требование на сумму 31.860 литов (9.213 евро).
  80. Правительство считает эти требования чрезмерными.
81. В соответствии с устоявшейся практикой Суда, судебные издержки и расходы присуждаются по статье 41, если установлено, что они действительно имели место, были необходимыми, а также разумными по величине. Кроме того, судебные затраты подлежат возмещению, только если они связаны с установленным нарушением (см. дело Former King of Greece and Others v. Greece (справедливая компенсация) [GC], № 25701/94, 28 ноября 2002 г., § 105).
82. Суд отмечает, что в соответствии с установленным Судом порядком оказания помощи в оплате юридических услуг заявителям уже предоставлялись средства. Адвокату первого заявителя были выплачены 2.318,63 евро, а адвокату второго заявителя – 2.225,95 евро за подготовку и представление объяснений заявителей и дополнительных замечаний, участие адвокатов в слушании дела и проведение переговоров по мировому соглашению.
83. Учитывая требование справедливости, Суд присуждает каждому из заявителей по 5000 евро в качестве компенсации их судебных издержек и расходов за вычетом тех сумм, которые были ранее выплачены им в соответствии с установленным Судом порядком оказания помощи в оплате юридических услуг (2.318,63 евро и 2.225,95 евро, соответственно). Таким образом, Суд присуждает 2.681,37 евро в качестве возмещения судебных расходов первому заявителю и 2.774,05 евро в качестве возмещения судебных расходов второму заявителю.

В. Проценты в случае просроченного платежа
84. Суд считает правильным определить процентную ставку за просроченный платеж в размере предельной процентной ставки по займам Европейского центрального банка плюс три процентных пункта.

ПО ЭТИМ ОСНОВАНИЯМ СУД
 1. Постановил пятью голосами против двух, что имело место нарушение статьи 14 Конвенции в сочетании со статьей 8 Конвенции.
 2. Постановил пятью голосами против двух, что нет необходимости принимать решение по жалобам заявителей на нарушение статьи 8 Конвенции, взятой отдельно.
3. Постановил единогласно, что отсутствует нарушение статьи 10 Конвенции, взятой отдельно и в сочетании со статьей 14 Конвенции.
4. Постановил пятью голосами против двух,
(a) что государство-ответчик обязано выплатить каждому из заявителей в течение трех месяцев с даты, когда постановление станет окончательным в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции, по 7.000 евро (семь тысяч) в качестве компенсации материального ущерба и морального вреда, а также 2.681, 37 евро (две тысячи шестьсот восемьдесят один евро и тридцать семь центов) первому заявителю в качестве возмещения судебных расходов и 2.774,05 евро (две тысячи семьсот семьдесят четыре евро и пять центов) второму заявителю в качестве возмещения судебных расходов, плюс средства на уплату любых возможных налогов, с конвертацией указанных сумм в валюту государства-ответчика по курсу на день платежа;
(б) что по истечении вышеуказанного трехмесячного срока на присужденные суммы выплачиваются простые проценты в размере предельной годовой ставки по займам Европейского центрального банка в течение периода неплатежа, плюс три процентных пункта.
5. Отклонил единогласно остальные требования заявителей о выплате справедливой компенсации

Совершено на английском языке и письменное уведомление направлено 27 июля 2004 г. в соответствии с пунктами 2 и 3 правила 77 Регламента Суда.

С. Долле                                                                                             Л.Лукаидес
Секретарь                                                                               Председатель


В соответствии с пунктом 2 статьи 45 Конвенции и пунктом 2 правила 74 Регламента Суда к настоящему постановлению прилагаются отдельные мнения следующих судей:
(a) частично совпадающее мнение г-жи Муларони;
(б) частично особое мнение г-на Лукадеса;
(в) частично особое мнение г-жи Томассен.

Л.Л.
С.Д.

ЧАСТИЧНО СОВПАДАЮЩЕЕ МНЕНИЕ СУДЬИ МУЛАРОНИ
Я предпочла бы, чтобы Суд рассмотрел жалобы заявителей по статье 8 Конвенции, взятой отдельно, и сделал вывод, что нет необходимости принимать решение по жалобам заявителей по статье 14 Конвенции в сочетании со статьей 8. Тем не менее, я согласилась голосовать вместе с большинством, поскольку считала, что в данном деле важно принять постановление о нарушении статьи 8.
Я полностью разделяю соображения, изложенные в пунктах 52-61 постановления Суда.
Однако я не могу согласиться с содержанием пункта 49.
Я считаю, что не заслуживает внимания Суда довод заявителей о том, что вследствие негативной известности, которую они приобрели в связи с принятием 16 июля 1998 г. "Закона о КГБ" и его применением по отношению к ним, они постоянно сталкиваются с проблемами из-за их прошлой работы. Заявители работали в КГБ и они не оспаривали, что деятельность КГБ противоречила принципам, гарантированным Конституцией Литвы и Конвенцией (см. пункт 54). Суд признал, что ограничение возможностей трудоустройства заявителей на основании оспариваемого Закона преследовало правомерные цели защиты национальной безопасности, общественного порядка, экономического благосостояния страны, а также прав и свобод других лиц (см. пункт 55 выше).
Каждый должен отвечать за последствия совершенных в его жизни поступков, и тот факт, что заявители продолжают испытывать трудности, имея статус "бывших сотрудников КГБ", по моему мнению, никак не связан с вопросом о применимости к их делу статьи 8 Конвенции или с вопросом о её нарушении. Довод заявителей о том, что они заклеймены обществом за прошлую связь с репрессивным режимом, как мне представляется, не имеет никакого отношения к ответственности государства за нарушение статьи 8 Конвенции.
Кроме того, я считаю, что довод о том, что заявители не могли предвидеть последствий для себя своей работы в КГБ, в равной степени не имеет отношения к вопросу о применимости статьи 8 или её нарушения. Если согласиться с таким подходом, то любой акт, даже самый предосудительный, совершенный находившимся у власти диктатором, может быть оправдан путем предъявления обвинения в нарушении Конвенции пришедшему ему на смену новому демократическому режиму. В этой связи не следует забывать требование статьи 17 Конвенции: "Ничто в настоящей Конвенции не может толковаться как означающее, что какое-либо государство, какая-либо группа лиц или какое-либо лицо имеет право заниматься какой бы то ни было деятельностью или совершать какие бы то ни было действия, направленные на упразднение прав и свобод, признанных ... в Конвенции".
Для меня решающее значение имеет то, что запрет на трудоустройство в серьезнейшей степени затронул возможности заявителей осуществлять ряд видов трудовой деятельности и, тем самым, нарушил их право на уважение их личной жизни, защищаемое статьей 8. Я согласна с большинством, что лишение заявителей возможности трудоустройства в ряде сфер частного сектора из-за наличия законодательного запрета является непропорциональной мерой, даже с учетом правомерности целей, преследуемых запретом. Одного этого было бы достаточно, чтобы привести Суд к выводу, что в деле заявителей была нарушена статья 8 Конвенции.

ЧАСТИЧНО ОСОБОЕ МНЕНИЕ СУДЬИ ЛУКАДЕСА.
Я не согласен с большинством в том, что статья 14 применима в настоящем деле, по следующим причинам:
В соответствии с устоявшейся практикой Суда статья 14 защищает права лиц, поставленных в "аналогичное", или "подобное", или "по существу подобное" положение (см. дело Marckx v. Belgium, постановление от 13 июня 1979 г., Серия А № 31, § 32; дело Van der Mussele v. Belgium, постановление от 23 ноября 1983 г., Серия А № 70, § 46; дело Fredin v. Sweden (no.1), постановление от 18 февраля 1991 г., Серия А № 192, § 60; дело Stubbings and Others v. the United Kingdom, постановление от 22 октября 1996 г., Сборник 1996-IV, § 72). Поэтому, как указывалось в предыдущих постановлениях:
"Для удовлетворения жалобы на нарушение этой статьи должно быть установлено, inter alia, что положение предполагаемого потерпевшего можно считать аналогичным положению тех лиц, с которыми обращались лучше" (см. дела Fredin и Stubbings, op. cit.).
При рассмотрении этого вопроса необходимо учитывать цели и результаты применения Закона или соответствующей меры. Исследуемый нами Закон накладывает ограничения на профессиональную деятельность лиц, в прошлом работавших в КГБ, деятельность которого противоречила принципам, гарантируемым Конституцией Литвы и Конвенцией. Целью Закона является защита национальной безопасности, общественного порядка, прав и свобод других лиц путем исключения возможности повторения прошлого опыта в результате действий, аналогичных действиям КГБ, со стороны лиц, ранее работавших в этой организации. Поэтому очевидно, что оспариваемые ограничения, предусмотренные Законом, были напрямую связаны со статусом бывших сотрудников КГБ, которыми являлись заявители.
Большинство судей пришло к выводу, что статья 14 применима в настоящем деле, поскольку с заявителями обращались иначе, чем с другими гражданами Литвы, которые ранее не работали в КГБ (см. пункт 41 выше). Однако, в свете вышеизложенного, я не вижу, каким образом люди, не работавшие в КГБ, могли находиться в положении "аналогичном", "подобном" или “по существу подобном” тому, в котором находились лица, там работавшие.
Хотя я считаю, что статья 14 в настоящем деле не применима, все же, по моему мнению, ограничения на профессиональную деятельность заявителей, учитывая обстоятельства дела, изложенные в постановлении, были настолько обременительными и несоразмерными преследуемой цели, что представляли собой необоснованное вмешательство в личную жизнь заявителей. Соответственно, я считаю, что нарушение статьи 8 Конвенции имело место.

ЧАСТИЧНО ОСОБОЕ МНЕНИЕ СУДЬИ ТОМАССЕН.
Я голосовала против решения большинства о том, что имело место нарушение статьи 14 Конвенции в сочетании со статьей 8.
Мне трудно определить как "дискриминационные" те меры, которые были приняты в отношении бывших сотрудников КГБ. Принцип недопущения дискриминации, признанный в конституциях европейских стран и международных договорах, касается, прежде всего, тех случаев, когда речь идет об ограничениях, которые связаны с индивидуальным выбором каждого, поскольку этот выбор следует уважать как элемент проявления личности, например, выбор религии, политических убеждений, сексуальной ориентации и половой самоидентификации, или, напротив, об ограничениях, которые связаны с индивидуальными характеристиками, в отношении которых выбор вообще невозможен, например, по признаку пола, расы, физических недостатков, возраста.
По моему мнению, работа в КГБ не подпадает под какую-либо из этих категорий.
Если с бывшими сотрудниками КГБ действительно обращались иначе, чем "с другими гражданами Литвы, которые ранее не работали на КГБ" (пункт 41 выше), то это различие не относится к сфере применения статьи 14, поскольку оно касается доступа к тем или иным видам деятельности, а право на свободный выбор профессии Конвенцией не гарантируется (см., mutatis mutandis, постановление по вышеупомянутому делу Thlimmenos, § 41).
Тем не менее, я согласна с тем, что применение Закона, который сам по себе преследовал правомерную цель, имело столь общий характер, что значительно повлияло на право заявителей развивать отношения с внешним миром, защищенное статьей 8 (см. дело Pretty v. the United Kingdom, постановление от 29 апреля 2002 г., № 2346/02, § 61, ЕСHR, 2002-III), и поэтому представляет собой вмешательство в их личную жизнь. Ввиду ряда обстоятельств настоящего дела, например, того факта, что данный Закон был применен в отношении заявителей через много лет после их ухода из КГБ и много лет после получения Литвой независимости и без всякого учета специфики каждого индивидуального дела, указанное вмешательство властей нельзя считать соразмерным преследуемым целям. Таким образом, имело место нарушение статьи 8 Конвенции.



ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА
ЧЕТВЕРТАЯ СЕКЦИЯ
ДЕЛО "ТУРЕК (TUREK) ПРОТИВ СЛОВАКИИ"
(Жалоба N 57986/00)
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
(Страсбург, 14 февраля 2006 года)

По делу "Турек против Словакии" Европейский суд по правам человека (Четвертая секция), заседая Палатой в составе:
сэра Николаса Братца, Председателя Палаты,
Й. Касадеваля,
М. Пеллонпяя,
Р. Марусте,
К. Трайя,
Л. Мийович,
Я. Шикуты, судей,
а также при участии М. О'Бойла, Секретаря Секции Суда,
заседая 24 января 2006 г. за закрытыми дверями,
вынес следующее Постановление:
ПРОЦЕДУРА
1. Дело было инициировано жалобой (N 57986/00), поданной 15 апреля 2000 г. в Европейский суд по правам человека (далее - Европейский суд) против Словацкой Республики гражданином Словакии Иваном Туреком (Ivan Turek) (далее - заявитель) в соответствии со статьей 34 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод.
2. Интересы заявителя в Европейском суде представлял М. Бенедик (M. Benedik), адвокат из г. Братиславы (Bratislava). Власти Словакии в Европейском суде были представлены Уполномоченными Словакии при Европейском суде по правам человека П. Кресаком ({P. Kresak} <*>), которого сменила А. Полачкова ({A. Polackova}).
--------------------------------
<*> Здесь и далее по тексту слова на национальном языке набраны латинским шрифтом и выделены фигурными скобками.
3. Заявитель утверждал, что его регистрация в качестве агента в документах коммунистического Управления государственной безопасности бывшей Чехословакии, оформление допуска к секретным материалам в связи с этим, отклонение его иска, оспаривающего эту регистрацию, и последующее влияние представляли собой нарушение его права на уважение частной жизни в соответствии со статьей 8 Конвенции. По существу заявитель также утверждал, что продолжительность судебного разбирательства по его иску не соответствовала требованию пункта 1 статьи 6 Конвенции о "разумном сроке" судебного разбирательства.
4. Жалоба была передана на рассмотрение в Четвертую секцию Европейского суда (пункт 1 правила 52 Регламента Суда). В рамках этой Секции в соответствии с пунктом 1 правила 26 Регламента Суда была сформирована Палата для рассмотрения этого дела (пункт 1 статьи 27 Конвенции).
5. Решением от 14 декабря 2004 г. Европейский суд объявил жалобу приемлемой для рассмотрения по существу.
6. Заявитель и власти Словакии представили доводы по существу жалобы (пункт 1 правила 59 Регламента Суда). После проведения консультаций со сторонами Палата приняла решение о том, что нет необходимости в проведении слушаний по существу жалобы (пункт 3 правила 59 in fine Регламента Суда); стороны письменно представили возражения на доводы друг друга. Кроме того, были получены замечания третьей стороны от Хельсинкского фонда по правам человека (Helsinki Foundation for Human Rights) (г. Варшава (Warsaw), Польша), которому Председатель Палаты разрешил принять участие в письменной процедуре (пункт 2 статьи 36 Конвенции и пункт 2 правила 44 Регламента Суда). Стороны представили свои комментарии к этим замечаниям (пункт 5 правила 44 Регламента Суда).
7. 1 ноября 2004 г. Европейский суд изменил состав своих Секций (пункт 1 правила 25 Регламента Суда), но это дело осталось на рассмотрении в Палате, созданной в рамках бывшей Четвертой секции.
ФАКТЫ
I. Обстоятельства дела
8. Заявитель родился в 1944 году и проживает в г. Прешове ({Presov}).
A. Оформление "допуска к секретным материалам"
заявителя и его последствия
9. Заявитель работал в государственном управлении школьной системы. Он занимал руководящую должность, которая относилась к сфере действия статьи 1 Закона N 451/1991 (Закон о моральном очищении), который определял некоторые дополнительные требования для лиц, занимающих определенные должности в государственном управлении.
10. В январе 1992 года работодатель заявителя потребовал на основании статьи 6 Закона о моральном очищении, чтобы Министерство внутренних дел Чехословацкой Федеративной Республики оформило заявителю допуск к секретным материалам ({lustracne osvedcenie}) согласно статье 9 Закона о моральном очищении (см. ниже).
11. 19 марта 1992 г. Министерство внутренних дел Чехословацкой Федеративной Республики выдало негативное заключение о предоставлении заявителю допуска к секретным материалам. Министерство внутренних дел Чехословацкой Федеративной Республики утверждало, что отказ основывался на части 1 статьи 9 Закона о моральном очищении и подтверждал, что заявитель "[был] зарегистрирован в качестве лица, указанного в пункте "b" части 1 статьи 2 Закона о моральном очищении". Это положение определяло шесть категорий лиц, сотрудничавших с бывшим Управлением государственной безопасности ({Statna bezpecnost'}), которые, если они были зарегистрированы в файлах Управления государственной безопасности в период с 25 февраля 1948 г. по 17 ноября 1989 г., были лишены права занимать определенные должности в государственных органах. Документ был вручен заявителю 26 марта 1992 г.
12. Заявитель отказался от своей должности. В 1994 году заявитель полностью ушел со своей работы, поскольку его заставили это сделать. С этого времени заявителю пришлось ездить на работу в местность, удаленную от его места жительства.
13. Информация о лицах, зарегистрированных в файлах Управления государственной безопасности в качестве категорий лиц, указанных в пункте "b" части 1 статьи 2 Закона о моральном очищении, была опубликована в газетах и, неофициально, а также официально, в Интернете.
B. Иск на основании статьи 11
Гражданского кодекса Чехословакии
14. 25 мая 1992 г. заявитель подал иск к Министерству внутренних дел Чехословацкой Федеративной Республики о защите своего доброго имени и репутации в соответствии со статьей 11 Гражданского кодекса Чехословакии в городской суд ({Mestsky soud}) г. Праги (Prague), Чехия. Заявитель утверждал, что его регистрация в качестве лица, сотрудничавшего с Управлением государственной безопасности, была ошибочной и неоправданной. Он требовал, чтобы Министерство внутренних дел Чехословацкой Федеративной Республики предоставило новое заключение о допуске к секретным материалам, в котором было бы отмечено, что заявитель не был зарегистрирован в качестве лица, указанного в пункте "b" части 1 статьи 2 Закона о моральном очищении.
15. Впоследствии городской суд г. Праги направил копию иска ответчику, предложил заявителю оплатить судебный сбор и назначил слушание на 6 августа 1992 г.
16. 23 июля 1992 г. заявитель подал ходатайство на основании частей 2 и 3 статьи 12 Гражданского процессуального кодекса Чехословакии о переносе места рассмотрения его иска в краевой суд ({Krajsky sud}) г. Кошице ({Kosice}). 29 июля 1992 г. заявитель потребовал, чтобы слушание, назначенное на 6 августа 1992 г., было перенесено с учетом его ходатайства о переносе места рассмотрения иска.
17. 7 августа 1992 г., после того как заявитель оплатил судебный сбор, городской суд г. Праги направил копию ходатайства от 23 июля 1992 г. ответчику для представления замечаний. 23 сентября 1992 г. последний оспорил перенос места рассмотрения иска.
18. 24 сентября 1992 г. городской суд г. Праги представил материалы дела в Верховный суд ({Najvyssi sud}) Чехословацкой Федеративной Республики для определения того, в каком суде было необходимо рассматривать иск в качестве суда первой инстанции.
19. 4 ноября 1992 г. Верховный суд Чехословацкой Федеративной Республики определил, что иск должен быть рассмотрен в краевом суде г. Кошице. Материалы дела были направлены в краевой суд г. Кошице 13 ноября 1992 г.
20. 16 ноября 1992 г. краевой суд г. Кошице предложил ответчику представить возражения. В Письме от 25 ноября 1992 г. ответчик ответил, что он уже представил свои возражения в городской суд г. Праги. 10 декабря 1992 г. городской суд г. Праги переправил эти возражения в краевой суд г. Кошице.
21. 18 февраля 1993 г. краевой суд г. Кошице предложил заявителю указать, какой государственный орган обладал полномочиями, предоставленными Законом о моральном очищении, в сфере проверки безопасности после распада Чехословацкой Федеративной Республики 1 января 1993 г. 26 февраля 1993 г. заявитель ответил, что органом, который в настоящее время был ответственен за проверку безопасности в Словакии, являлось Министерство внутренних дел Словацкой Республики. Таким образом, имелось в виду, что иск был направлен к Министерству внутренних дел Словакии.
22. 9 марта и 8 апреля 1993 г. краевой суд г. Кошице предложил заявителю представить в течение 10 дней дополнительные копии иска и замечаний от 26 февраля 1993 г.
23. 21 апреля 1993 г. краевой суд г. Кошице предложил Министерству внутренних дел Словакии представить свои возражения на иск. В своих возражениях от 6 мая 1993 г. Министерство внутренних дел Словакии, главным образом, оспаривало свое положение в качестве ответчика, утверждая, что оно не являлось правопреемником Министерства внутренних дел Чехословацкой Федеративной Республики в соответствии с Законом о моральном очищении. Ссылаясь на Постановление Правительства Словакии от 20 апреля 1993 г. N 276, ответчик утверждал, что органом, который принял эти полномочия согласно Закону о моральном очищении, являлась Служба разведки Словакии ({Slovenska informacna sluzba}). Министерство внутренних дел Словакии также утверждало, что согласно Постановлению Правительства Словакии от 20 апреля 1993 г. N 276 на Премьер-министра Словакии была возложена задача по подготовке совместно с министром юстиции Словакии обращения в Конституционный суд Словакии ({Ustavny sud}) для проверки соответствия Закона о моральном очищении Конституции Словакии.
24. 4 октября 1993 г. заявитель изменил свои доводы от 26 февраля 1993 г. на том основании, что полномочия Министерства внутренних дел Чехословацкой Федеративной Республики согласно Закону о моральном очищении были переданы Службе разведки Словакии, к которой, соответственно, и был предъявлен иск.
25. 21 октября 1993 г. краевой суд г. Кошице предложил Службе разведки Словакии представить свои ответные замечания. 16 ноября 1993 г. ответчик представил замечания, и 9 декабря 1993 г. краевой суд г. Кошице направил их копию заявителю.
26. 9 мая 1994 г. краевой суд г. Кошице провел слушание по делу, в ходе которого заявитель изменил предмет иска в том, что он добивался вынесения Судебного решения, которое бы объявило его регистрацию в качестве лица, указанного в пункте "b" части 1 статьи 2 Закона о моральном очищении, ошибочной. Далее заявитель проинформировал краевой суд г. Кошице, что он хотел бы вызвать в качестве свидетелей сотрудников бывшего органа государственной безопасности П. (P.), К. (K.) и М. (M.). Заявитель представил адреса П. и К. и утверждал, что представит адрес М. позже. Ответчик согласился с изменением иска и утверждал, что соответствующие документы бывшего органа государственной безопасности хранились в архивах Министерства внутренних дел Чехословацкой Федеративной Республики. Слушание по иску было отложено с целью получения этих документов.
27. 10 июня 1994 г. краевой суд г. Кошице направил письмо в Министерство внутренних дел Чехословацкой Федеративной Республики, предлагая представить копии соответствующих документов бывшего органа государственной безопасности. Письмо вернулось без ответа как "недоставленное".
28. 12 сентября 1994 г. на основе Договора от 29 октября 1992 г. между Словацкой Республикой и Чешской Республикой о взаимной правовой помощи (далее - Договор о взаимной правовой помощи от 1992 года) краевой суд г. Кошице направил судебное поручение в городской суд г. Праги, прося, чтобы тот получил из Министерства внутренних дел Чехии копии всех имеющихся документов бывшего Управления государственной безопасности в отношении заявителя.
29. 27 сентября 1994 г. городской суд г. Праги посоветовал краевому суду г. Кошице направить обращение в Министерство внутренних дел Чехии, которое напрямую ответит краевому суду г. Кошице.
30. В Письме от 3 октября 1994 г. Министерство внутренних дел Чехии проинформировало краевой суд г. Кошице, что все документы бывшего Управления государственной безопасности в отношении Словакии были переданы в Министерство внутренних дел Словакии и что, соответственно, документы в отношении заявителя необходимо искать там.
31. 12 октября 1994 г. краевой суд г. Кошице запросил, чтобы Министерство внутренних дел Словакии представило в течение 15 дней копии всех документов бывшего Управления государственной безопасности в отношении заявителя.
32. На запрос от 12 октября 1994 г. Служба разведки Словакии ответила 2 ноября 1994 г., сообщив, что за исключением базы данных, в которой заявитель был указан в качестве агента бывшего Управления государственной безопасности, отсутствовали какие-либо материалы бывшего Управления государственной безопасности в отношении заявителя. Ответчик ссылался на Договор между Правительствами Словацкой Республики и Чешской Республики о совместном пользовании информацией и архивами, сформированными министерствами внутренних дел в области внутреннего порядка и безопасности, который был подписан 29 октября 1992 г. и опубликован в Собрании законодательства под N 201/1993 (далее - Договор 1992 года). Служба разведки Словакии утверждала, что согласно этому Договору соответствующие документы находились в Министерстве внутренних дел Чехии. Служба разведки Словакии снова оспорила свое положение в качестве ответчика, утверждая, что полномочия в сфере проверки безопасности, возложенные на нее согласно Постановлению Правительства Словакии от 20 апреля 1993 г. N 276, были ограничены девятью месяцами. Поскольку этот срок уже истек, теперь отсутствовал официальный орган, на который возлагались бы эти полномочия в Словакии.
33. 21 декабря 1994 г. краевой суд г. Кошице повторно обратился в Министерство внутренних дел Чехии с запросом о предоставлении копий документов бывшего Управления государственной безопасности в отношении заявителя. В тот же день краевой суд г. Кошице также обратился в Правительство Словацкой Республики с запросом о предоставлении информации относительно того, какой орган на тот момент был наделен полномочиями согласно Закону о моральном очищении в сфере проверки безопасности. Поскольку ответа на этот запрос не было получено, краевой суд г. Кошице повторно направил свои обращения в мае 1995 года.
34. 22 мая 1995 г. Правительство Словацкой Республики проинформировало краевой суд г. Кошице, что вопрос о правопреемстве в отношении полномочий согласно Закону о моральном очищении не был на тот момент предусмотрен в действовавшем законодательстве. Тем не менее, по аналогии полномочия Министерства внутренних дел Чехословацкой Федеративной Республики были возложены на Министерство внутренних дел Словакии.
35. Письмом от 24 мая 1995 г. Министерство внутренних дел Чехии проинформировало краевой суд г. Кошице, что в его архивах отсутствовали какие-либо документы в отношении заявителя. Считая соответствующую часть письма Службы разведки Словакии от 2 ноября 1994 г. сбивчивой, Министерство внутренних дел Чехии ссылалось на Протокол к Договору 1992 года и утверждало, что разыскиваемые документы хранились в Словакии.
36. 9 августа 1995 г. краевой суд г. Кошице предписал, чтобы Служба разведки Словакии представила в течение 20 дней копии всех имеющихся документов бывшего Управления государственной безопасности в отношении заявителя. Служба разведки Словакии выполнила предписание краевого суда г. Кошице 24 августа 1995 г. и предложила прекратить судебное разбирательство на основании отсутствия у нее статуса ответчика. Служба разведки Словакии также обратила внимание на то, что представленные документы имели гриф "совершенно секретно" и что должны быть соблюдены применимые правила секретности.
37. Следующее слушание дела было проведено 11 декабря 1995 г. Заявитель расширил свой иск, предъявив его также к Правительству Словацкой Республики, действующему в качестве коллективного конституционного органа с определенной правосубъектностью. Слушание дела было отложено в целях повторного представления заявителем расширенного иска в письменном виде. Заявитель это сделал 13 декабря 1995 г.
38. 15 декабря 1995 г. Служба разведки Словакии представила свои замечания в ответ на расширенный иск заявителя.
39. В неустановленный день заместитель председателя краевого суда г. Кошице воспользовался своим полномочием согласно части 2 статьи 2 Закона о государственном отправлении правосудия 1992 года и направил дело на рассмотрение в другую палату этого суда на том основании, что первоначальная палата была чрезмерно загружена.
40. 9 сентября 1996 г. краевой суд г. Кошице разрешил расширение иска к Правительству Словакии. В тот же день краевой суд г. Кошице предложил заявителю сообщить адрес свидетеля М.
41. В Письменных замечаниях от 19 сентября 1996 г. Правительство Словакии утверждало, что оно не являлось правопреемником Министерства внутренних дел Чехословацкой Федеративной Республики и не обладало полномочиями согласно Закону о моральном очищении. Таким образом, Правительство Словакии не являлось надлежащим ответчиком по иску.
42. 28 октября 1996 г. заявитель проинформировал краевой суд г. Кошице, что он не имел информации относительно адреса М., и ходатайствовал, чтобы суд самостоятельно сделал запрос об установлении его адреса.
43. Слушание дела, назначенное на 15 января 1997 г., было отложено, поскольку представители заявителя и Правительства Словакии не явились.
44. 21 апреля 1997 г. краевой суд г. Кошице провел следующее слушание по делу. Он вынес официальное Решение, разрешавшее изменение предмета иска, чего добивался заявитель 9 мая 1994 г. Затем краевой суд г. Кошице заслушал стороны и изучил материалы бывшего Управления государственной безопасности в отношении заявителя.
45. 21 мая 1997 г. Служба разведки Словакии сообщила краевому суду г. Кошице адрес М.
46. 2 июля 1997 г. заявитель представил состязательные бумаги, в которых он комментировал документированные доказательства, представленные ответчиком.
47. Письмами от 9 сентября, 20 ноября и 10 декабря 1997 г. краевой суд г. Кошице обратился с запросом, чтобы Министерство внутренних дел Словакии освободило свидетелей П., К. и М. от обязательства соблюдения конфиденциальности в отношении предмета судебного разбирательства. Министерство внутренних дел Словакии удовлетворило этот запрос 29 июня 1998 г.
48. 13 августа 1998 г. краевой суд г. Кошице провел очередное слушание по делу, на которое свидетели П., К. и М. не явились. Свидетель К. извинился за свое отсутствие и письменно сообщил, что "не помнит заявителя и не знает, располагало ли когда-либо бывшее Управление государственной безопасности материалами в отношении заявителя". Заявитель признал, что несколько раз встречался с К. и М. до и после своих поездок за границу, когда они, соответственно, инструктировали его о том, как себя вести за границей, и интересовались его пребыванием. Их разговоры носили общий характер и проводились на месте работы заявителя. Заявитель также признал, что получал и предоставлял К. список студентов, которые готовились к обучению за границей, но эту информацию он, так или иначе, считал общедоступной. Заявитель никогда не представлял себе, что он считался лицом, сотрудничающим с бывшим Управлением государственной безопасности, и его никогда не просили держать в секрете контакты с К. и М.
Слушание дела было отложено до 24 августа 1998 г. с целью повторного вызова свидетелей.
49. 24 августа 1998 г. на слушании по делу краевой суд г. Кошице заслушал М. и К. Свидетель М. подтвердил, что был ответственен в вербовке заявителя в качестве лица, сотрудничавшего с бывшим Управлением государственной безопасности. Тем не менее, если когда-либо и имело место любое официальное соглашение сотрудничать ({viazaci} akt) со стороны заявителя, М. не присутствовал на нем. У М. сложилось впечатление, что заявитель не был заинтересован во встрече с ним. Их разговор затрагивал обычные дела, и заявитель не представлял каких-либо документов. Отчеты, указанные в материалах бывшего Управления государственной безопасности, были составлены М. на основе его разговора с заявителем. По словам М., заявитель никогда не давал какой-либо информации, которая могла бы причинить вред любому конкретному лицу. Имелись нормативы относительно того, сколько новых агентов должно было быть завербовано. В результате новые "вербовки" часто были только формальными, и новые "агенты", как представляется, о них не знали.
Свидетель К. утверждал, что знал заявителя только внешне. Он не помнил, что когда-либо встречался с ним, и отрицал, что получал от него какую-либо информацию или документы. Дело на заявителя в бывшем Управлении государственной безопасности было частично создано К. В рассматриваемое время ситуация в бывшем Управлении государственной безопасности была таковой, что в целях достижения статистических целей сотрудники бывшего Управления государственной безопасности могли вести дело в отношении "агента" посредством внесения информации из своих собственных источников и объявлять, что получили ее от этого "агента".
Свидетель П. не явился, и краевой суд г. Кошице отметил, что не имелось возможности передать ему повестку о вызове в суд. В ответ на запрос краевого суда г. Кошице стороны утверждали, что они не намерены представлять последующие доказательства, за исключением заслушивания свидетеля П. и рассмотрения соответствующей внутренней инструкции Министерства внутренних дел Чехословацкой Федеративной Республики 1972 года (далее - Инструкция от 1972 года) относительно секретного сотрудничества.
50. 10 сентября 1998 г. краевой суд г. Кошице предписал, чтобы повестка о предстоящем слушании дела была вручена П. полицией. Тем не менее, повестка фактически вручена не была.
51. На слушании по делу, проведенном 24 сентября 1998 г., Служба разведки Словакии представила Инструкцию 1972 года. Поскольку этот документ был секретным, заявитель не имел допуска к нему. За исключением предложения заслушать свидетеля П., стороны не представили каких-либо других доказательств.
52. Краевой суд г. Кошице назначил слушание по делу на 24 февраля 1999 г. и предписал, чтобы повестка о вызове в суд была вручена свидетелю П. полицией. На это слушание по делу свидетель П., наконец, явился и дал показания. Он утверждал, что в рассматриваемое время являлся начальником районной полиции и помнил заявителя. Тем не менее, он не мог ясно вспомнить подробности их сотрудничества. П. обратил внимание, что организация деятельности бывшего Управления государственной безопасности была очень жесткой, и полагал, что если что-то было зафиксировано, то это являлось правдой. В отличие от свидетеля М., свидетель П. считал, что было невозможно, чтобы заявитель не знал, что действовал в качестве "агента" бывшего Управления государственной безопасности.
Заявитель утверждал, что большинство его поездок за границу имели место до 1984 года, когда он предположительно приобрел статус агента. Следовательно, утверждение о том, что он согласился сотрудничать в обмен на поддержку бывшего Управления государственной безопасности в связи со своими поездками, было необоснованным.
53. 19 мая 1999 г. после проведения очередного слушания по делу краевой суд г. Кошице отклонил иск.
54. Прежде всего, краевой суд г. Кошице признал, что Правительство Словацкой Республики не имело статуса ответчика в ходе судебного разбирательства и что надлежащим органом в качестве ответчика по иску выступала Служба разведки Словакии. Краевой суд г. Кошице счел, что ключевым критерием для установления статуса ответчика являлось то, какой орган de facto располагал архивами бывшего Управления государственной безопасности.
На основе досье заявителя бывшего Управления государственной безопасности краевой суд г. Кошице установил, что заявитель числился в списке с 1983 года в качестве "кандидата на секретное сотрудничество" и в качестве "агента" бывшего Управления государственной безопасности с 1984 года. По тактическим причинам было решено, чтобы заявитель не подписывал официального соглашения о сотрудничестве. Это было разрешено согласно Инструкции 1972 года. Дело бывшего Управления государственной безопасности в отношении заявителя содержало только перечень отчетов и документов, которые он предоставил. В деле было отмечено, что отчеты и документы были официально уничтожены в конце 1989 года, когда сотрудничество с заявителем прекратилось.
Краевой суд г. Кошице также отметил, что заявитель в рассматриваемое время 13 раз выезжал за границу в Западную Европу и что в то время было обычным явлением проведение бывшим Управлением государственной безопасности бесед до и после таких поездок. Заявитель сам признал, что встречался с сотрудниками бывшего Управления государственной безопасности в связи со своими поездками. Он также признал, что контактировал с К., М. и П. и против желания встречался с ними. Тем не менее, заявитель категорически отрицал, что когда-либо передавал им разведывательную информацию.
Другие свидетельские показания были противоречивыми. Краевой суд г. Кошице основывал свои выводы на показаниях П., признав их достоверными и соответствующими материалам дела, и не принял во внимание показания К., отметив, что они противоречили доводам заявителя. В свете всей представленной информации, включавшей в себя известную информацию о занимаемой заявителем должности работника умственного труда, краевой суд г. Кошице признал, что заявитель должен был знать, что встречался с агентами бывшего Управления государственной безопасности и что их контакт фактически считался официальным сотрудничеством. Поскольку заявитель оспаривал такой вывод и утверждал, что его регистрация в досье бывшего Управления государственной безопасности была неоправданной, он не смог обосновать свой иск; в частности, он не доказал, что такая регистрация противоречила применимым правилам.
55. 6 июля 1999 г. заявитель подал жалобу в Верховный суд Словакии. Заявитель оспаривал достоверность показаний свидетеля П., возражал, что у него не было доступа к Инструкции 1972 года, которая являлась ключевым доказательством, и утверждал, что краевой суд г. Кошице допустил ошибку при фактической оценке обстоятельств дела.
56. 4 августа 1999 г. Служба разведки Словакии представила свои возражения на жалобу. 24 августа 1999 г. краевой суд г. Кошице направил материалы дела в Верховный суд Словакии для принятия решения по жалобе.
57. 26 октября 1999 г. после слушания дела, проведенного в тот же день, Верховный суд Словакии оставил без изменения Решение краевого суда г. Кошице.
Верховный суд Словакии признал, что краевой суд г. Кошице компетентно установил фактические обстоятельства дела, и не установил каких-либо логических или других ошибок при оценке доказательств краевым судом г. Кошице.
Верховный суд Словакии постановил, что тот факт, что заявитель был зарегистрирован в файлах бывшего Управления государственной безопасности в качестве лица, указанного в пункте "b" части 1 статьи 2 Закона о моральном очищении, никаким образом не являлся доказательством того, что он был лицом, сознательно сотрудничавшим с бывшим Управлением государственной безопасности.
Согласно установившейся судебной практике Верховный суд Словакии обратил внимание на то, что процедура оформления допуска к секретным материалам согласно Закону о моральном очищении не могла считаться нарушением права на доброе имя и репутацию лица. Только неоправданная регистрация в досье бывшего Управления государственной безопасности будет считаться таким нарушением.
Верховный суд Словакии счел, что ключевым моментом для заявителя являлось доказательство того, что его регистрация противоречила правилам, которые применялись в рассматриваемое время, и согласился с выводом краевого суда г. Кошице, что заявитель этого не сделал. Это решение не подлежало обжалованию.
II. Применимое национальное законодательство
и правоприменительная практика
A. Конституция Словакии
58. Часть 2 статьи 48 Конституции Словакии предусматривает, inter alia, что каждый имеет право на рассмотрение своего дела без необоснованных задержек.
B. Гражданский процессуальный кодекс Словакии
59. Согласно статье 6 Гражданского процессуального кодекса Словакии, применявшейся в рассматриваемое время, суды должны были работать вместе со сторонами в целях обеспечения того, чтобы спорные факты были достоверно установлены и чтобы права сторон были защищены быстро и эффективно.
60. Согласно части 1 статьи 100 Гражданского процессуального кодекса Словакии при начале судебного разбирательства суд должен действовать без последующих процессуальных ходатайств, чтобы дело было рассмотрено и разрешено в возможно быстрые сроки.
61. Согласно части 1 статьи 114 Гражданского процессуального кодекса Словакии разбирательство должно быть подготовлено председателем палаты для разрешения дела, обычно (spravidla) в одном судебном заседании.
62. Часть 1 статьи 120 Гражданского процессуального кодекса Словакии предусматривает, что стороны судебного разбирательства должны представить доказательства в поддержку своих утверждений. Суд может также приобщить и рассмотреть (vykonat') доказательства, которые не были представлены [сторонами]. Суд принимает решение по фактам, установленным на основе приобщенных и рассмотренных доказательств.
63. Механизм правовой защиты личной неприкосновенности согласно статье 11 Гражданского кодекса Словакии, главным образом, нашел свое практическое применение в судебных разбирательствах в отношении клеветы. Конкретные Судебные решения (см. Постановления Верховного суда Словакии N 1Co 23/94 и N 5Cdo 39/2000) и академические взгляды (см. {J. Svestka} Ochrana osobnosti, Linde Praha, a.s., 1996, p. 138 и J. Drgonec {Tlacove pravo} na Slovensku, Archa, 1995, p. 148) свидетельствуют, что в исках такого вида бремя доказывания того, что вмешательство в доброе имя и репутацию истца было оправданным, лежит на ответчике.
C. Гражданский кодекс Словакии
64. Согласно статье 11 Гражданского кодекса Словакии физические лица имеют право на защиту своих прав личности (личную неприкосновенность), в частности своей жизни и здоровья, гражданского и человеческого достоинства, частной жизни, имени и личных качеств.
65. Согласно части 1 статьи 13 Гражданского кодекса Словакии физические лица имеют право ходатайствовать, чтобы неоправданное вмешательство в их права личности было прекращено и чтобы последствия такого вмешательства были устранены. Они также имеют право на надлежащую справедливую компенсацию.
66. Часть 2 статьи 13 Гражданского кодекса Словакии предусматривает, что в случае если компенсация, полученная в соответствии с частью 1 статьи 13 Гражданского кодекса Словакии, является недостаточной, в частности потому что достоинству или социальному положению потерпевшей стороны был в значительной степени причинен вред, потерпевшая сторона также имеет право на денежную компенсацию причиненного морального вреда.
D. Закон Федерального собрания
Чехословацкой Федеративной Республики от 4 октября 1991 г.
(Закон N 451/1991)
67. Закон Федерального собрания Чехословацкой Федеративной Республики устанавливал дополнительные требования для занятия определенных важных должностей в государственных органах и институтах, которые занимались посредством выборов или назначения. Закон Федерального собрания Чехословацкой Федеративной Республики препятствовал лицам, указанным в пунктах "a" - "h" части 1 статьи 2, осуществлять функции, перечисленные в статье 1.
68. Согласно пункту "b" части 1 статьи 2 функции, охваченные Законом Федерального собрания Чехословацкой Федеративной Республики, могли осуществляться только лицами, которые не были зарегистрированы в файлах бывшего Управления государственной безопасности в период с 25 февраля 1948 г. по 11 ноября 1989 г. в качестве "резидента", "агента", "держателя предоставляемой квартиры", "держателя конспиративной квартиры", "информатора" или "лица, которое по идеологическим мотивам сотрудничало с бывшим Управлением государственной безопасности".
69. Согласно пункту "c" части 1 статьи 2 функции, охваченные Законом Федерального собрания Чехословацкой Федеративной Республики, могли осуществляться только лицами, которые не являлись лицами, сознательно сотрудничавшими с бывшим Управлением государственной безопасности в указанный выше период. 26 ноября 1992 г. Конституционный Суд Чехословацкой Федеративной Республики ({Ustavny sud Ceskej} a Slovenskej {Federativnej} Republiky) признал, что это условие противоречило Хартии основных прав и свобод (Listina {zakladnych prav a slobod}) и Международному пакту об экономических, социальных и культурных правах. Соответственно, это условие было отменено с 15 декабря 1992 г.
70. Тот факт, что лицо соответствовало требованиям статьи 2 Закона Федерального собрания Чехословацкой Федеративной Республики, подлежал проверке посредством оформления допуска к секретным материалам, который издавался Министерством внутренних дел Чехословацкой Федеративной Республики согласно статье 9 Закона Федерального собрания Чехословацкой Федеративной Республики. Согласно части 1 этой статьи документ о допуске к секретным материалам должен был быть вручен исключительно в руки рассматриваемому лицу.
71. Согласно части 1 статьи 14, если лицо не соответствует требованиям статьи 2 Закона Федерального собрания Чехословацкой Федеративной Республики, работодатель должен прекратить с этим лицом трудовой договор посредством вручения уведомления в течение 15 дней, за тем исключением, если прекращение трудового договора не состоится ранее этого срока путем заключения соглашения или другим способом или если рассматриваемое лицо не будет переведено на другую должность, не охваченную пределами действия статьи 1 Закона Федерального собрания Чехословацкой Федеративной Республики.
72. Согласно части 2 статьи 18 такое прекращение трудового договора может быть оспорено в суде в течение двух месяцев с даты, когда трудовой договор был прекращен.
73. Статья 19 предусматривает, что любое разглашение данных о допуске к секретным материалам или содержащейся в них информации запрещено, за исключением дачи рассматриваемым лицом согласия на такое разглашение.
74. Временное применение Закона Федерального собрания Чехословацкой Федеративной Республики регламентировано статьей 23, согласно которой Закон Федерального собрания Чехословацкой Федеративной Республики перестает действовать в Словакии 31 декабря 1996 г.
75. Судебной доктриной и соответствующим прецедентным правом установлено, что лица, которые считали, что их регистрация в архивах бывшего Управления государственной безопасности оказала на них неблагоприятное воздействие, могут добиваться компенсации в гражданских судах посредством подачи иска о защите своей личной неприкосновенности согласно статье 11 Гражданского кодекса Словакии.
E. Закон о памяти народа ({Zakon o pamati naroda})
(Закон N 553/2002 с изменениями)
76. С 29 сентября 2002 г. хранение файлов, созданных бывшим Управлением государственной безопасности в отношении своих сотрудников, предполагаемых или действительных, регулировалось Законом о разглашении документов о деятельности органов государственной безопасности в период с 1939 по 1989 год и об учреждении института памяти народа ({Zakon o spristupneni} dokumentov o {cinnosti bezpecnostnych zloziek statu} 1939 - 1989 a o {zalozeni Ustavu pamati naroda}) (Закон о памяти народа).
77. Закон регулирует a) создание института памяти народа; b) регистрацию, сбор, разглашение, опубликование, ведение и использование документов, созданных определенными органами безопасности в период с 18 апреля 1939 г. по 31 декабря 1989 г. в отношении преступлений, совершенных против лиц словацкой национальности и граждан; c) способы становления и преследования за совершение таких преступлений; d) защита персональных данных преследуемых лиц; и e) деятельность в сфере общественного образования.
III. Применимые международные инструменты
Резолюция Парламентской ассамблеи Совета Европы
N 1096 (1996) о мерах по ликвидации наследия бывших
коммунистических тоталитарных систем
78. "9. Ассамблея приветствует раскрытие файлов секретных служб для общественного изучения в некоторых бывших коммунистических тоталитарных государствах. Ассамблея рекомендует всем рассматриваемым государствам предоставить лицам, которых это затронуло, возможность изучить по их просьбе файлы в отношении их, хранившиеся бывшими секретными службами.
/.../
11. В отношении обращения с лицами, которые не совершили каких-либо преступлений и которые могут преследоваться в судебном порядке в соответствии с пунктом 7, но которые, тем не менее, занимали высокие посты в бывших тоталитарных коммунистических режимах и поддерживали их, Ассамблея отмечает, что некоторые государства признали необходимым ввести административные меры, такие, как моральное очищение или антикоммунистические законы. Целью этих мер является запрет лицам осуществлять государственные полномочия, если к ним отсутствует доверие, что они будут их осуществлять в соответствии с демократическими принципами, поскольку они не показали ответственного отношения или не проявили доверия к себе в прошлом и не имеют заинтересованности или мотивации перейти к ним в настоящее время.
12. Ассамблея подчеркивает, что, в целом, эти меры могут соответствовать демократическому государству, уважающему принцип верховенства права, при соблюдении нескольких критериев. Во-первых, виновность, являясь индивидуальной, нежели коллективной, должна быть доказана в каждом отдельном случае - это подчеркивает необходимость применения законов о моральном очищении к лицу, а не к коллективу. Во-вторых, должны быть гарантированы право на защиту, презумпция невиновности, пока вина не будет доказана, и право на обжалование в суд. Месть никогда не должна быть целью таких мер, равно как политическое или социальное злоупотребление процессом морального очищения не должно допускаться. Целью морального очищения является не наказание людей, предположительно виновных - это задача прокуроров посредством применения уголовного права, но защита вновь созданной демократии.
13. Таким образом, Ассамблея полагает, что должно быть гарантировано, чтобы законы о моральном очищении и похожие административные меры соответствовали требованиям государства, основанного на верховенстве права, и обращены на угрозы основным правам человека и процессу демократизации. Смотрите "Руководство по обеспечению того, чтобы законы о моральном очищении и схожие административные меры соответствовали требованиям государства, основанного на верховенстве права" в качестве отсылочного текста".
ПРАВО
I. Предварительные возражения властей Словакии
A. Соответствие жалобы, поданной согласно
пункту 1 статьи 6 Конвенции, положениям Конвенции
79. Как и на стадии рассмотрения вопроса о приемлемости жалобы, власти Словакии утверждали, что отрицательное заключение о допуске заявителя к секретным материалам от 19 марта 1992 г., главным образом, имело отрицательные последствия в отношении его работы в государственных органах, в которых он занимал руководящую должность, попадающую в пределы понятия "государственная служба". Хотя его иск, поданный в 1992 году, формально был нацелен на защиту личной неприкосновенности, он de facto относился к его работе на государственной службе, споры о которой были исключены из пределов действия пункта 1 статьи 6 Конвенции (см., например, Постановление Большой палаты Европейского суда по делу "Пеллегрен против Франции" (Pellegrin v. France), жалоба N 28541/95, § 65 - 67, ECHR 1999-VIII). Следовательно, по мнению властей Словакии, рассматриваемое судебное разбирательство не пользовалось ratione materiae защитой пункта 1 статьи 6 Конвенции.
80. Заявитель не согласился с этим доводом.
81. Ссылаясь на Резолюцию Парламентской ассамблеи Совета Европы N 1096, третья сторона утверждала, что моральное очищение как таковое носило карательный характер и могло иметь широкий диапазон воздействия в экономической и социальной сфере рассматриваемых лиц. Оно также влияло на их доброе имя и репутацию. Не все лица, которые были подвергнуты моральному очищению, с необходимостью подпадали под категорию "государственной службы", которая была исключена из пределов действия пункта 1 статьи 6 Конвенции. Третья сторона утверждала, что указанная статья, включавшая в себя все свои процессуальные гарантии, применялась к судебным разбирательствам в отношении морального очищения.
82. Европейский суд напомнил, что на стадии приемлемости жалобы он уже рассмотрел вопрос о применимости пункта 1 статьи 6 Конвенции к настоящему судебному разбирательству. Европейский суд отметил, что исход судебного разбирательства не имел влияния на работу заявителя. Если бы работа заявителя на государственной службе находилась под угрозой, то он бы имел другие средства, которые были специально предназначены для отстаивания его интересов в этой области, а именно подача иска согласно части 2 статьи 18 Закона о моральном очищении. Тем не менее, иск заявителя был направлен на защиту своей личной неприкосновенности. В связи с этим иск заявителя пользовался защитой указанной статьи Конвенции. Европейский суд не усмотрел ничего иного, чтобы сейчас оправдать другой вывод. Следовательно, предварительное возражение властей Словакии должно быть отклонено.
B. Пределы жалобы согласно статье 8 Конвенции
и ее соответствие Конвенции
1. Доводы заявителя
83. В формуляре жалобы заявитель жаловался на свою регистрацию в файлах бывшего Управления государственной безопасности, выдачу отрицательного заключения о допуске к секретным материалам и исход судебного разбирательства вместе с последствиями для своей частной жизни и социальных связей.
Позже заявитель конкретизировал, что он понимал, что его "регистрация" в досье бывшего Управления государственной безопасности указывала на то, что в распоряжении государства продолжали находиться записи, которые связывали его с бывшим Управлением государственной безопасности. Заявитель считал, что у такой "продолжающейся регистрации" отсутствовали законные правовые основания и приемлемое оправдание.
2. Доводы властей Словакии
84. Власти Словакии возражали, что пределы формуляра жалобы заявителя согласно статье 8 Конвенции, выраженные в его первоначальном доводе и определенные Решением Европейского суда по вопросу приемлемости, не охватывали его последующие возражения в отношении продолжавшегося нахождения в руках государства досье бывшего Управления государственной безопасности в его отношении, его правовых рамок, законности и соразмерности. Власти Словакии утверждали, что, так или иначе, последние указанные критерии были соблюдены.
85. Что касается конкретной жалобы относительно оформления допуска заявителя к секретным материалам, власти Словакии утверждали, как и на стадии приемлемости жалобы, что основным результатом такого оформления являлось то, что заявитель больше не имел права занимать определенные руководящие должности на государственной службе.
Согласно части 1 статьи 9 Закона о моральном очищении заключение о допуске вручалось исключительно в руки рассматриваемому лицу. Согласно статье 19 этого Закона любое разглашение допуска или его содержания без согласия лица запрещалось. Даже работодатель не мог узнать о содержании допуска к секретным материалам, пока рассматриваемое лицо не раскроет его содержания.
Следовательно, допуск заявителя к секретным материалам никогда бы не стал общедоступным, и он имел важное значение только для его работы на гражданской службе, право доступа к которой, как таковой, выходит за пределы действия статьи 8 Конвенции ratione materiae. Если допуск заявителя к секретным материалам стал общедоступным и каким-либо образом повлиял на его частную жизнь, то это являлось личной ответственностью заявителя или третьей стороны, в отношении которой заявитель мог отстаивать свои права.
3. Доводы третьей стороны
86. Третья сторона утверждала, что, учитывая комплексное влияние на доброе имя и репутацию рассматриваемого лица, а также тот факт, что были затронуты персональные данные из секретных архивов, меры морального очищения относились к пределам действия статьи 8 Конвенции.
4. Мнение Европейского суда
87. Европейский суд напомнил, что объем рассматриваемого дела должен быть определен Решением о приемлемости жалобы (см., mutatis mutandis, Постановление Европейского суда по делу "Чираклар против Турции" ({Ciraklar} v. Turkey) от 28 октября 1998 г., Reports of Judgments and Decisions 1998-VII, p. 3070, § 28).
88. В своем Решении от 14 декабря 2004 г. Европейский суд объявил приемлемой жалобу заявителя на продолжавшееся существование оспариваемых файлов, издание отрицательного заключения о допуске к секретным материалам на основе регистрации заявителя в таких файлах, тот факт, что он не мог опровергнуть эту регистрацию, и влияние вышеуказанного на его частную жизнь.
89. Принимая во внимание разногласия сторон в отношении объема дела, Европейский суд счел уместным напомнить, прежде всего, что он не обладает юрисдикцией ratione temporis рассматривать события, которые имели место до вступления в силу Конвенции в отношении рассматриваемой Договаривающейся Стороны, а именно до 18 марта 1992 г., в настоящем деле (см. Решение Европейского суда по делу "Омаста против Словакии" (Omasta v. Slovakia) от 31 августа 2000 г., жалоба N 40221/98). Далее Европейский суд не обладает полномочиями рассматривать как таковые любые факты, которые имели место больше чем за шесть месяцев до подачи жалобы, а именно до 15 апреля 2000 г. в этом деле. Наконец, Европейский суд отметил, что он не обладает юрисдикцией по рассмотрению законодательства или практики абстрактно (см. Постановление Европейского суда по делу "Святые монастыри против Греции" (the Holy Monasteries v. Greece) от 9 декабря 1994 г., Series A, N 301-A, p. 30 - 31, § 55).
90. В настоящем деле первоначальная регистрация заявителя в файлах бывшего Управления государственной безопасности в качестве лица, с ним сотрудничавшего, имела ряд последствий, которые взаимосвязаны и должны быть рассмотрены в их контексте. Оформление допуска к секретным материалам заявителя было основано на этой регистрации и стало результатом последующего судебного разбирательства. Хотя, по общему признанию, допуск к секретным материалам преимущественно относился к праву заявителя на службу на высших уровнях государственной администрации, он не может быть отделен от указанного выше контекста. Таким образом, довод властей Словакии о несоответствии ratione materiae положениям Конвенции оформления допуска к секретным материалам не может быть принят.
91. Имея в виду указанный выше критерий, Европейский суд отметил, что файл бывшего Управления государственной безопасности, в котором заявитель зарегистрирован в качестве его агента, продолжает существовать, что на основе этого файла в отношении заявителя было выдано отрицательное заключение о допуске к секретным материалам, что заявитель безуспешно оспаривал эту регистрацию в судах и что эта регистрация, вероятно, повлияла на его частную жизнь. В соответствии со своим Решением о приемлемости Европейский суд рассмотрит эти факты по существу согласно статье 8 Конвенции.
II. Предполагаемое нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции
92. Заявитель утверждал, что длительность судебного разбирательства была чрезмерной. Заявитель ссылался на пункт 1 статьи 6 Конвенции, который в части, применимой к настоящему делу, гласит:
"Каждый в случае спора о его гражданских правах и обязанностях... имеет право на... разбирательство дела в разумный срок... судом...".
93. Заявитель признал, что вопрос о том, какой государственный орган должен был выступать в качестве ответчика после распада Чехословацкой Федеративной Республики, был несколько сложным. Тем не менее, заявитель утверждал, что суды не рассмотрели его эффективно, и ничто не могло оправдать общую длительность судебного разбирательства. Кроме того, имели место периоды очевидной бездеятельности или неэффективной деятельности со стороны судов. Все задержки, которые были вызваны государственными органами, судебные или иные, имели место по вине государства-ответчика.
94. Власти Словакии считали, что предмет судебного разбирательства был сложным. Имели место некоторые задержки, которые, тем не менее, были несущественными, и, за их исключением, судебное разбирательство было быстрым.
95. Третья сторона полагала, что судебные разбирательства относительно морального очищения требовали особой быстроты с учетом того, что они относились к таким чувствительным вопросам, как репутация рассматриваемого лица.
96. Период, который необходимо учитывать, начался 25 мая 1992 г. и закончился 26 октября 1999 г. Таким образом, он длился семь лет и пять месяцев при рассмотрении дела судами двух инстанций.
97. Европейский суд напомнил, что разумность длительности судебного разбирательства должна быть оценена в свете обстоятельств дела и со ссылкой на следующие критерии: сложность дела, действия заявителя и соответствующих органов, а также значимость для заявителя предмета спора (см. Постановление Большой палаты Европейского суда по делу "Фридлендер против Франции" (Frydlender v. France), жалоба N 30979/96, § 43, ECHR 2000-VII).
98. Европейский суд неоднократно признавал нарушения пункта 1 статьи 6 Конвенции в делах, поднимавших вопросы, схожие с настоящим делом (см. упоминавшееся выше Постановление Большой палаты Европейского суда по делу "Фридлендер против Франции").
99. Рассмотрев всю представленную информацию, включавшую в себя вопрос, волновавший заявителя, Европейский суд счел, что власти Словакии не привели какого-либо факта или довода, который бы убедил Европейский суд прийти к другому выводу в настоящем деле. Принимая во внимание свое прецедентное право по данному вопросу, Европейский суд счел, что в настоящем деле длительность судебного разбирательства была чрезмерной и не соответствовала требованию "разумного срока".
Соответственно, имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции.
III. Предполагаемое нарушение статьи 8 Конвенции
100. Заявитель также жаловался на свою регистрацию в файлах бывшего Управления государственной безопасности, оформление отрицательного заключения о допуске к секретным материалам и исход судебного разбирательства с сопутствующим воздействием на него. Заявитель утверждал о нарушении своего права на уважение частной жизни согласно статье 8 Конвенции, которая в части, применимой к настоящему делу, гласит:
"1. Каждый имеет право на уважение его частной... жизни...
2. Не допускается вмешательство со стороны публичных властей в осуществление этого права, за исключением случаев, когда такое вмешательство предусмотрено законом и необходимо в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, экономического благосостояния страны, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности или защиты прав и свобод других лиц".
1. Доводы властей Словакии
101. Власти Словакии утверждали, что оформление допуска к секретным материалам имело правовые основания в Законе о моральном очищении и было необходимо в интересах национальной безопасности. Закон о моральном очищении предоставлял всесторонние существенные и процессуальные гарантии, в свете которых оформление допуска к секретным материалам заявителя должно было считаться соразмерным. Кроме того, с 1 января 1997 г. Закон о моральном очищении утратил силу в Словакии. Таким образом, этот Закон больше не препятствовал заявителю жить своей жизнью, как он считал нужным.
Единственной сферой, на которую допуск к секретным материалам оказал воздействие, являлась его работа на высших уровнях государственной власти. Заявитель не продемонстрировал, что имела место прямая связь между его отрицательным заключением о допуске к секретным материалам и уходом в отставку в 1994 году. Поскольку содержание допуска к секретным материалам могло стать общедоступным посредством действий третьих лиц, власти Словакии отрицали какую-либо свою ответственность.
102. Далее власти Словакии обратили внимание на то, что дело заявителя было тщательно рассмотрено судами двух инстанций в рамках судебного разбирательства, которое соответствовало необходимым стандартам. По мнению властей Словакии, эти стандарты являлись стандартами справедливого разбирательства дела, установленными в пункте 1 статьи 6 Конвенции.
Судебное разбирательство было состязательным, и заявитель, который был представлен адвокатом на протяжении всего судебного разбирательства, имел достаточную возможность изложить свои доводы, оспорить доводы других сторон и представить любые доказательства, которые он считал важными.
Заявитель не имел полного доступа к Инструкции 1972 года, поскольку она имела гриф "совершенно секретно". Тем не менее, единственная информация, которую заявитель хотел найти в Инструкции, состояла в том, было ли возможно стать "агентом" бывшего Управления государственной безопасности без заключения рассматриваемым лицом официального соглашения о сотрудничестве. Суды изучили Инструкцию и ознакомили заявителя с соответствующим пунктом, который включал в себя информацию о привлечении новых "агентов". Таким образом, тот факт, что заявитель не мог увидеть Инструкцию 1972 года как таковую, не имел какого-либо влияния на исход судебного разбирательства.
Кроме того, суды получили и рассмотрели доказательства, представленные заявителем, и, так или иначе, допустимость доказательств, главным образом, являлась предметом регулирования внутригосударственного права и судов.
Отказ в удовлетворении иска заявителя был надлежащим образом подтвержден существенными и достаточными причинами (см., например, Постановление Большой палаты Европейского суда по делу "Зоммерфельд против Германии" (Sommerfeld v. Germany), жалоба N 31871/96, § 62, ECHR 2003-VIII).
Что касается распределения бремени доказывания, то заявитель не являлся обвиняемым или подсудимым. Напротив, он был истцом. Следовательно, он должен был доказывать свои утверждения. Власти Словакии не усмотрели какого-либо произвола или несправедливости в способе, которым суды рассматривали иск и оценивали доказательства.
Наконец, власти Словакии считали, что судебное разбирательство и его исход не были искажены настолько, чтобы не соответствовать процессуальным гарантиям, присущим статье 8 Конвенции.
2. Доводы заявителя
103. Заявитель утверждал, что бывшее Управление государственной безопасности, по общему признанию, подавляло права человека, и оно, как правило, рассматривалось как дискредитирующее. Отнесение заявителя к категории "лиц, сотрудничавших с бывшим Управлением государственной безопасности", являлось серьезным вмешательством в его моральную и психологическую неприкосновенность, а также посягательством на доброе имя и репутацию.
104. Оформление допусков к секретным материалам, возможно, преследовало законную цель защиты национальной безопасности. Тем не менее, заключение о допуске к секретным материалам заявителя основывалось на ошибочной регистрации и, следовательно, было неприемлемым.
105. Способ, которым суды рассмотрели иск заявителя, не позволил ему обеспечить эффективную защиту его права на уважение частной жизни.
106. На протяжении всего судебного разбирательства заявитель не имел доступа к Инструкции 1972 года, которая давала определение категории "агент" и устанавливала правила сотрудничества с агентами, включавшие в себя правила их вербовки. Эта Инструкция являлась ключевым доказательством. Без нее заявитель не находился в равном положении в отношении своего оппонента касательно выбора соответствующей процессуальной стратегии. Кроме того, являлось спорным то, имела ли какое-либо реальное оправдание продолжавшаяся классификация Инструкции в качестве совершенно секретного документа спустя годы после падения коммунистической системы, особенно поскольку Инструкция уже была официально отменена.
107. Наложение на заявителя бремени доказывания ошибочности его регистрации в качестве лица, сотрудничавшего с бывшим Управлением государственной безопасности, было осуществлено в нарушение установившейся судебной практики по искам о защите доброго имени и репутации. Это было особенно несоразмерно в настоящем деле в том, что регистрация, которая послужила основанием для всех последующих жалоб, была проведена государством тайно. Фактически у заявителя отсутствовала возможность доказать, что он не был агентом бывшего Управления государственной безопасности, поскольку у него не было доступа к определению этого понятия.
Результатом наложения бремени доказывания является наложение последствий, которых бы не было при отсутствии этого бремени. Наложение на заявителя бремени доказывания в этом деле презюмировало его сотрудничество с бывшим Управлением государственной безопасности в нарушение Резолюции Парламентской ассамблеи Совета Европы N 1096 (1996). Власти Словакии не соблюли презумпцию boni viri, которая, по мнению заявителя, должна была быть применена при толковании и применении Конвенции. Хотя заявитель не был обвинен в формальном смысле, государственные органы дали понять, что он являлся лицом, сотрудничавшим с бывшим Управлением государственной безопасности, и они должны были доказать это утверждение.
108. Наконец, заявитель указывал, что оценка показаний свидетелей и других доказательств внутригосударственными судами была произвольной и предвзятой в том, inter alia, что суды не рассмотрели и не учли показания свидетеля М. Суды оставили без удовлетворения иск заявителя, не установив, предоставлял ли он в действительности какую-либо разведывательную информацию, и даже не видев полного досье бывшего Управления государственной безопасности в его отношении, но были удовлетворены формальными остатками файла, значительное содержание которого предположительно было уничтожено в конце 1980-х годов.
3. Доводы третьей стороны
109. Третья сторона утверждала, что меры морального очищения более чем представляют собой вмешательство в права, защищаемые статьей 8 Конвенции. В общем, такое вмешательство было оправдано законным интересом в социальной информации и защите новых демократий во время переходного периода. Тем не менее, вмешательство должно было быть сбалансировано в отношении личных интересов рассматриваемых лиц, чтобы их доброе имя и репутация были должным образом защищены. Это включало в себя материально-правовые, а также процессуальные гарантии. Наконец, третья сторона считала, что Договаривающиеся Стороны пользовались широкими пределами усмотрения в этой сфере.
4. Мнение Европейского суда
110. Европейский суд отметил, что регистрация заявителя в качестве "агента" бывшего Управления государственной безопасности находится в центре его жалобы. Хотя Европейский суд не обладает юрисдикцией ratione temporis рассматривать регистрацию как таковую, он отметил, что в дополнение к регистрации в отношении заявителя было оформлено отрицательное заключение о допуске к секретным материалам и что его имя и репутация были поставлены под вопрос. Правовая система предусматривала возможность для заявителя добиваться защиты своих прав посредством оспаривания своей регистрации в судах, что он безуспешно делал.
Эти факты являются вмешательством в право заявителя на уважение его частной жизни (см. Постановление Европейского суда по делу "Леандер против Швеции" (Leander v. Sweden) от 26 марта 1997 г., Series A, N 116, p. 22, § 48; Постановление Большой палаты Европейского суда по делу "Ротару против Румынии" (Rotaru v. Romania), жалоба N 28341/95, § 46, ECHR 2000-V; и Постановление Европейского суда по делу "Сидабрас и Джяутас против Литвы" (Sidabras and {Dziautas} v. Lithuania), жалобы N 55480/00 и N 59330/00, § 49, ECHR 2004).
111. Европейский суд напомнил, что хотя статья 8 Конвенции не содержит явных процессуальных требований, процесс принятия решений, касающийся мер вмешательства, должен быть справедливым и гарантировать должное уважение к интересам, защищаемым статьей 8 Конвенции (см. Постановление Европейского суда по делу "Бакли против Соединенного Королевства" (Buckley v. the United Kingdom), жалоба N 20348/92, § 76, ECHR 1996-IV).
112. Европейский суд также напомнил, что разница между целями, преследуемыми гарантиями, предоставляемыми пунктом 1 статьи 6 Конвенции и статьей 8 Конвенции, соответственно, может оправдать рассмотрение тех же фактов в соответствии с обеими статьями (см., например, Постановление Европейского суда по делу "Гергюлю против Германии" ({Gorgulu} v. Germany) от 26 февраля 2004 г., жалоба N 74969/01, § 58). При обстоятельствах настоящего дела Европейский суд счел подходящим рассмотреть справедливость этого судебного разбирательства согласно статье 8 Конвенции.
113. В частности, Европейский суд рассмотрит вопрос о том, была ли процессуальная защита, которой воспользовался заявитель на внутригосударственном уровне в отношении своего права на уважение частной жизни согласно статье 8 Конвенции, практической и эффективной (см. Постановление Европейского суда по делу "Папамихалопулос и другие против Греции" (Papamichalopoulos and Others v. Greece) от 24 июня 1993 г., Series A, N 260-B, § 42) и, следовательно, соответствовала ли она требованиям этой статьи.
114. В связи с этим Европейский суд будет иметь в виду, что согласно статье 19 Конвенции его обязанность заключается в обеспечении соблюдения обязательств, принятых на себя Высокими Договаривающимися Сторонами согласно Конвенции. В частности, Европейский суд не действует в качестве апелляционного суда и не рассматривает ошибки в вопросах фактов или права, предположительно совершенные внутригосударственным судом, пока они не нарушили права и свободы, защищаемые Конвенцией. Кроме того, по общему правилу, именно на внутригосударственные суды возложена оценка представленных им доказательств, а также важности доказательств, которые хотят представить ответчики (см. Постановление Европейского суда по делу "Видаль против Бельгии" (Vidal v. Belgium) от 22 апреля 1992 г., Series A, N 235-B, p. 32, § 33). Тем не менее, Европейский суд должен установить, было ли судебное разбирательство в целом, в том числе порядок рассмотрения доказательств, справедливым в целях статьи 8 Конвенции.
115. Европейский суд признает, что особенно в судебных разбирательствах, относящихся к деятельности государственных служб безопасности, могут иметься законные основания для ограничения доступа к определенным документам и другим материалам. Тем не менее, в отношении судебных разбирательств о моральном очищении это соображение в значительной степени теряет свою обоснованность. Во-первых, судебные разбирательства о моральном очищении по своей природе ориентированы на установление фактов, относящихся к коммунистической эпохе, и напрямую не связаны с текущими функциями и деятельностью служб безопасности. Таким образом, пока не показано противоречие в фактах конкретного дела, не может быть предположено, что имеет место продолжающийся и фактический общественный интерес в наложении ограничений на доступ к материалам, носящим конфиденциальный характер согласно классификациям бывших режимов. Во-вторых, судебные разбирательства о моральном очищении неизбежно зависят от рассмотрения документов, относящихся к деятельности бывших коммунистических служб безопасности. Если стороне, к которой относятся материалы с грифом секретности, отказано в доступе ко всем или большинству рассматриваемых материалов, то ее возможности опровергнуть версию фактов службы безопасности будут сильно ограничены. Наконец, согласно соответствующим законам типично, что служба безопасности сама обладает полномочиями принимать решения, какие материалы должны оставаться с грифом секретности и как долго. Поскольку это является законностью действий службы безопасности, которые оспариваются в судебных разбирательствах о моральном очищении, существование этих полномочий не соответствует справедливости судебного разбирательства, включающей в себя принцип равенства сторон. Таким образом, если государство принимает меры морального очищения, оно должно гарантировать, что лица, затронутые такими мерами, пользуются всеми процессуальными гарантиями согласно Конвенции в отношении любого судебного разбирательства, относящегося к применению таких мер.
116. В настоящем деле заявитель защищал свои права в контексте вмешательства в них, что было вызвано полномочиями государства и возможно без его осведомленности. Суды сочли ключевым для заявителя доказать, что вмешательство противоречило применимым правилам. Эти правила, тем не менее, были секретными, и заявитель не имел полного доступа к ним. Вместе с тем государство в лице Службы разведки Словакии обладало полным доступом к ним. При этих обстоятельствах и независимо от того, соответствовало ли возложение бремени доказывания на заявителя внутригосударственному праву, это требование на практике наложило на заявителя нереальное бремя и не соблюло принцип равенства сторон. Таким образом, оно было чрезмерным. Следовательно, судебное разбирательство по делу заявителя не предоставило ему эффективной защиты права на уважение частной жизни. Европейский суд пришел к этому выводу без рассмотрения оценки доказательств по делу, которая, по его мнению, также открыта для критики.
Соответственно, имело место нарушение статьи 8 Конвенции вследствие отсутствия процедуры, посредством которой заявитель мог добиваться эффективной защиты своего права на уважение частной жизни.
117. Европейский суд не может строить предположения относительно исхода судебного разбирательства заявителя, если бы оно было проведено способом, соответствующим статье 8 Конвенции. Принимая во внимание указанный выше вывод (§ 116) и отмечая, что его роль в отношении внутригосударственных судов является вспомогательной, Европейский суд счел, что отсутствует необходимость в отдельном рассмотрении воздействия на частную жизнь заявителя его регистрации в файлах бывшего Управления государственной безопасности и оформления отрицательного заключения о допуске к секретным материалам.
IV. Применение статьи 41 Конвенции
118. Статья 41 Конвенции гласит:
"Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне".
A. Ущерб
119. Заявитель потребовал присудить ему 300000 словацких крон в качестве компенсации ущерба за нарушение его права на разбирательство дела в разумный срок и 500000 словацких крон в качестве компенсации ущерба за нарушение его права на уважение частной жизни. Заявитель точно не определил, требует ли он компенсацию материального ущерба или морального вреда. Что касается второго требования, то заявитель подчеркнул, что его доброе имя было поставлено под сомнение. Оно было связано с режимом, который терроризировал своих граждан, и ему было невозможно восстановить свое доброе имя. В результате заявитель был разочарован, чувствовал себя беззащитным и утратил веру в верховенство права.
120. Власти Словакии не согласились с этим требованием, считая, что оно было неприемлемым, завышенным и не подтверждалось какими-либо доказательствами.
121. Насколько требование было обосновано, Европейский суд не усмотрел какого-либо материального ущерба. Вместе с тем Европейский суд согласился с тем, что заявитель понес моральный вред в результате признанных нарушений (см. выше § 99 и § 116). Исходя из принципа справедливости, Европейский суд присудил заявителю 8000 евро по этому основанию.
B. Судебные расходы и издержки
122. Заявитель потребовал присудить ему 9641 словацких крон в качестве компенсации судебных расходов и издержек в отношении внутригосударственного судебного разбирательства, 8900 словацких крон за различные транспортные расходы и 23800 словацких крон за представление его интересов в Европейском суде.
123. Власти Словакии сочли эти требования завышенными и обратили внимание на то, что транспортные расходы не были подтверждены соответствующими документами. Власти Словакии предложили, чтобы Европейский суд присудил только те судебные расходы и издержки, которые были фактически и разумно понесены и являлись адекватными в своем размере.
124. Согласно прецедентному праву Европейского суда заявитель имеет право на возмещение своих судебных расходов и издержек только в том случае, если доказано, что они были действительными, понесены по необходимости и являлись разумными в своем размере. В настоящем деле, принимая во внимание предоставленную ему информацию, включающую в себя сложность дела и указанный выше критерий, Европейский суд счел разумным присудить заявителю 900 евро в качестве компенсации судебных расходов и издержек по всем основаниям.
C. Процентная ставка при просрочке платежей
125. Европейский суд счел, что процентная ставка при просрочке платежей должна быть установлена в размере предельной годовой процентной ставки по займам Европейского центрального банка плюс три процента.
НА ЭТИХ ОСНОВАНИЯХ СУД:
1) единогласно отклонил предварительные возражения властей Словакии;
2) единогласно постановил, что имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции;
3) постановил шестью голосами против одного, что имело место нарушение статьи 8 Конвенции вследствие отсутствия процедуры, посредством которой заявитель мог добиться эффективной защиты своего права на уважение частной жизни;
4) единогласно постановил,
a) что государство-ответчик должно в течение трех месяцев со дня вступления настоящего Постановления в силу в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции выплатить заявителю 8000 (восемь тысяч) евро в качестве компенсации морального вреда и 900 (девятьсот) евро в качестве компенсации судебных расходов и издержек, подлежащие переводу в словацкие кроны по курсу на день выплаты, плюс сумму любого налога, который может быть начислен на присужденные денежные суммы;
b) что с даты истечения вышеуказанного трехмесячного срока до момента выплаты простые проценты должны начисляться на эти суммы в размере, равном предельной годовой процентной ставке Европейского центрального банка плюс три процента;
5) единогласно отклонил остальные требования заявителя о справедливой компенсации.
Совершено на английском языке, и уведомление о Постановлении направлено в письменном виде 14 февраля 2006 г. в соответствии с пунктами 2 и 3 правила 77 Регламента Европейского суда.
Председатель Палаты
Николас БРАТЦА
Секретарь Секции Суда
Майкл О'БОЙЛ


В соответствии с пунктом 2 статьи 45 Конвенции и пунктом 2 правила 74 Регламента Суда к настоящему Постановлению прилагается особое мнение судьи Р. Марусте.
Н.Б.
М.О'Б.
ОСОБОЕ МНЕНИЕ СУДЬИ Р. МАРУСТЕ
Палата признала нарушение статьи 8 Конвенции на том основании, что отсутствовала процедура, посредством которой заявитель мог добиться эффективной защиты своего права на уважение частной жизни. Палата также признала, что внутригосударственное судебное разбирательство было несправедливым, потому что не был соблюден принцип равенства сторон, и на заявителя было наложено нереальное бремя.
Палата обратила внимание на то, что если стороне, к которой относятся материалы с грифом секретности, отказано в доступе ко "всем или большинству рассматриваемых материалов", то ее возможности опровергнуть версию фактов службы безопасности будут сильно ограничены (см. § 115 Постановления). Я согласен с этим принципом и считаю его, в общем, правильным. Тем не менее, я не согласен с его применением в этом конкретном деле, поскольку, как я их пониманию, факты этого дела не подтверждают такого общего вывода. Ясно, что настоящее дело - не то, в котором "все или большинство рассматриваемых материалов" имели гриф секретности и были недоступны заявителю. Только один документ, в конечном счете, не был раскрыт, а именно Инструкция 1972 года, на которую заявитель ссылался в качестве основания для своих утверждений о неравенстве сторон. Я не верю, что отказ в раскрытии одного старого документа изображал все доступные судебные разбирательства несправедливыми и несоответствующими требованиям Конвенции. По моему мнению, внутригосударственные суды были правы, что не приняли формального подхода и не выбрали вместо обращения к сути дела Инструкцию, которая только отдаленно относилась к конкретным обстоятельствам дела заявителя и к оценке его действий в рассматриваемое время. Сказав это, я разделяю точку зрения Палаты, что должны отсутствовать какие-либо ограничения на доступ к материалам с грифом секретности "конфиденциально" или даже "секретно" бывших тоталитарных коммунистических режимов. Конечно, служба безопасности не должна сама решать, какие материалы должны оставаться под грифом секретности, а какие нет и как долго.
Но возвращаемся к фактам этого дела: 19 марта 1992 г. Министерство внутренних дел Чехословацкой Федеративной Республики оформило отрицательное заключение о допуске к секретным материалам, в котором утверждалось, что заявитель был зарегистрирован в качестве лица, указанного в пункте "b" части 1 статьи 2 Закона о моральном очищении. Согласно этому положению такое лицо могло быть зарегистрировано в качестве "резидента", "агента", "держателя предоставляемой квартиры", "держателя конспиративной квартиры", "информатора" или "лица, сотрудничающего с органом государственной безопасности по идеологическим причинам". Заявитель начал судебное разбирательство, которое было затруднено, но имело следствием Решение Верховного суда Словакии, которое оставило без изменения Решение краевого суда г. Кошице от 19 мая 1999 г. Краевой суд г. Кошице постановил, inter alia, что заявитель должен был знать, что встречался с агентами бывшего Управления государственной безопасности и что их контакты фактически считались формальным сотрудничеством. Это не отрицалось заявителем и подтверждалось некоторыми другими доказательствами. Таким образом, после нескольких этапов судебного разбирательства, справедливость которых как таковых не оспаривалась, было подтверждено, что это конкретное лицо принадлежало к определенной категории (указанной выше), и ничего больше. Также должно быть отмечено, что эффективность процедуры не означает право на получение решения в чью-либо пользу и что оценка фактов, главным образом, является предметом разрешения внутригосударственными судами.
Хотя трудности, с которыми столкнулся заявитель на ранних стадиях процедуры, подлежат сожалению и некоторых признаков нежелания сотрудничать со стороны государственных органов следует избежать в будущем, я считаю, что судебное разбирательство как таковое соответствовало необходимости процессуальной защиты прав, предусмотренных статьей 8 Конвенции, в таких делах.

Отправить комментарий